Деррида Жак - О почтовой открытке от Сократа до Фрейда и не только

17 августа 1979 года.

Он был уверен, что смерть настигнет его в 1907 году. И, конечно же, я освещаю, как всегда при помощи отражения света, всю эту секретную корреспонденцию внутри Комитета семи колец.

Ты исследуешь вопрос, составляешь досье из слов, начинающихся с «do», и вот они все в сборе, до единого.

Пережить своих близких, своих детей, похоронить наследников — нет ничего хуже, не правда ли. Представь, Сократ умирает после Платона. И кто бы поклялся, что это не происходит? И причем всегда. По поводу семи колец, опять это желание пережить своих наследников, и даже психоанализ, исполненное жалобы и ужаса желание, но глубинное желание, которое вновь возвращается к сцене наследства. Он пишет Ференци в 1924 году, как всегда с поэтическими цитатами: «Я не пытаюсь разжалобить и тем самым вынудить вас сохранить потерянный Комитет. Я хорошо знаю это, что ушло, то ушло и что потеряно, то потеряно [ « Hinistbin, verlorenistverloren », Burger]. Я пережил Комитет, который должен бы стать моим продолжателем. Может быть, я переживу Международную Ассоциацию [это точно, дружище, ты можешь спать спокойно]. Будем надеяться [еще бы], что психоанализ переживет меня. Но все это представляет мрачный конец для жизни человека». Но нет, нет. Ты знаешь историю Ранка, историю шести фотографий членов Комитета и шести или семи волков на ореховом дереве из Человека в маске. Он был вне себя от этой гипотезы и с помощью письма просил у пациента своего рода аттестации, касающейся дат его сна. Против Ранка! о котором он писал: «Он, по-видимому, сделал не более того, что пожарная команда, вызванная погасить пожар, возникший из-за уроненной лампы, и удовлетворившаяся лишь тем, что выбросила лампу из комнаты, где бушевал огонь. Нет сомнений, что, действуя таким образом, команде потребовалось меньше времени, нежели если бы она взялась за тушение пожара». Он издевался над Ранком, который верил в кратковременный анализ. По поводу огня, знаешь ли ты, что Фрейд уничтожил свою корреспонденцию в апреле 1908 года, год спустя после своей «смерти». Он ждал ее в 1907 году. Джонс заключил: «расширил свою квартиру и уничтожил свою корреспонденцию», как если бы имелась некая связь. Это был интересный год (первый международный конгресс и так далее), и я спрашиваю себя, что же он, таким образом, уничтожил, очевидно, записки Ницше, наряду с прочими, и, конечно же, Сократа.

Я никогда не узнаю, что сталось с моими личными письмами, поскольку я не храню никаких копий…

Каждый раз, когда я сохраняю слово «машина», я мысленно возвращаюсь к Эрнсту, к его Wagen, которую его дед хотел бы видеть следующей за ним на веревочке. Я думаю, что никогда тебе этого не говорил в своих пространных рассуждениях о Geschick (нечто предназначаемое, послание и адрес) и что Фрейд говорил именно о Geschick, о ловкости, с которой его внук посылал и возвращал себе этот самый предмет.

Нет, они противопоставляют там и там, они предназначают двойному там (fort и da), участь не только различную, но и противоречивую.

То, о чем я тебе также не рассказывал, так это что существует программное обеспечение, именуемое Сократ. Ты не представляешь себе, что это? Так называют совокупность программ, процессов или правил, обеспечивающих бесперебойную работу какой-либо системы в обработке информации. Банк данных зависит от этого программного обеспечения. Каждая фирма дает этому свое имя. СП выбрало имя Сократа. И я тоже, как будто случайно, с первого дня, только чтобы опустить почтовую открытку и отправить по назначению, следишь за моей мыслью?

17 августа 1979 года.

остановиться невозможно. Уж эта твоя манера, возвращать свои слова обратно, да и меня возвращать. Пульт прослушивания пришел бы в отчаяние. К счастью для тебя, ты не слышишь себя.

Они посчитают, что ты одна, но я не уверен, что они ошибутся. Открытка все выдержит. Надо научиться оставлять.

Это правда, все это говорят, у Пьера по телефону такой же голос, как и у меня, часто его даже путают со мной. Ты не права, говоря, что мы составляем королевскую пару и что это отвлекает меня от тебя. Но также правда и то, что эти несколько дней одиночества с ним, хотя мы едва видимся, накладывают свой отпечаток на наши письма, сообщают им легкое отклонение от назначения.

он редко выходит из своей комнаты (гитара, пластинки, печатная машинка, более шумная и более исправная, чем моя, я нахожусь внизу), вчера он показал мне отрывок из Неизвестного Томаса (я расскажу тебе о том, как он наткнулся на него), о котором я совершенно забыл, который я пространно комментировал года два или три назад: «…я был единственным, кто подвержен смерти более других, я был единственным человеком, который не мог умереть случайно. Вся моя сила заключалась в чувстве, что, принимая яд, я был Сократ, но не Сократ, чьи мгновения сочтены, а Сократ, возвысившийся над Платоном; в уверенности, присущей только существам, пораженным смертельной болезнью, в том, что невозможно исчезнуть без следа, в безмятежности перед эшафотом, несущим обреченным истинное избавление, — придавало каждому мгновению моей жизни остроту последнего мгновения». Сейчас книга на моем столе, я перечитываю II главу, которая начинается с «Он решил повернуться спиной к морю…»