Василий Розанов - Люди лунного света (Метафизика христианства)

Да, этот прием распознавания очень верен Во 2-м издании книги «В мире неясного и нерешенного» я ответил на него в статье «Из мира образов и подобий» В. Р-в.

Да, вот в этом коренной пункт всего. В. Р-в.

Не чувствует ли, однако, автор странности и противоречия: 1) благословить в чадородие, 2) удержаться от чадородия «из уважения к благословению»? Значит, «благословение» то дано с какой-то затаенной мыслью, с каким-то умолчанием, о котором не для чего знать миру. В. Р-в.

Ну, «откуда» — на это отвечает вся книга «Люди лунного света». В. Р-в.

Вот это все рассуждение необыкновенно важно. На него мы отвечаем: да монахи-бессеменники вообще духовно выше, даровитее семенных самцов; и выше особенно в философской и религиозной сфере (Платон, Сократ, Кант). Таким образом, что «они сотворили» — понятно, по крайней мере тому понятно, кто внимательно прочел эту книгу. Теперь — «почему приняли и не монахи», самцы? Да очень просто «почему»: потому что всему миру присущи слабеющие степени бессеменности, убывающие дроби ее, кроме небольшого количества абсолютных самцов и самок; и это так же точно, как и то, что монахи тоже влекутся «к женщинам» («Покаянный канон» Андрея Критского) и даже доходят до «падения с ними», ибо и они, будучи вообще бессеменными, будучи главным существом в себе монахами, сохраняют однако семейность как убывающую дробь. Весь плодящийся мир мечтает о монашестве, имеет «пробегающие мысли» о нем (исповедание содомита), как и монашеский мир, обратно, имеет «пробегающие мысли» о женщине, и это ярко и поэтично выразил «покаянный канон», где он говорит о томлениях «мысленною Евою» (какое слово!!). В. Р-в.

Да, «психология была другая», но не от ожидания Мессии, ибо ожидался Он в одном колене Иудином, а множились радостно, с многими женами и наложницами, все израильтяне всех 12-ти колен. «Была другая психология», и происходила она от обрезания. Раз открыто было Аврааму и всему потомству его, что именно здесь почил завет Бога с человеком — не в слове, не в мысли, не в исповедании, не в символах исповедания, а в детородной силе человека, — явилась всего племени радость о детородной силе каждого единичного израильтянина, и ему давали охотно и еще жену, и третью, и наложниц, или вот как Рахиль свою служанку — в словах такой физиологической ясности! Была всеобщая радость об органе, и в ней сливалось все племя Израиля, без разделения, без противоречий, без сомнений и колебания: и именно все — от обрезания, единственно от него, исключительно от него; как мы тоже радуемся все о своих религиозных символах, предметах, знаках, — и никогда не находим, чтобы их было «лишнее», «много». Радость эта доходила до того, что когда замужняя сестра у древнего еврея делалась беременной, то еще до родов, при виде ее поднявшегося живота, ее родной брат объявлял себя уже женихом будущего ребенка, если родится девочка; и от рождения ее до зрелости он был ее женихом и покровителем, и становился мужем, если был ей приятен; а если приятен не был, то она должна была формально расторгнуть это странное «обручение», происшедшее еще до рождения невесты. Таким образом евреи мыслили всякое существо человеческое под углом заботы, «оплодотворяется ли оно», — и без этой заботы не было у них и взгляда на человека, мысли о нем, представления: его, ничего — о нем. Для нас это что-то невообразимое, и, может быть, это вообще уже неповторимо в истории, — хотя «пути Божие и неисповедимы». В. Р-в.

Ужасно: стал какой-то «удобной вещью», «комфортом»… О, как понятно происхождение нашей торговой проституции. «У кого есть средства — бери жену», «а если беден — довольствуйся проходящей женщиной». Как понятно — о, как понятно, — что брак совершенно и окончательно Пал в новые времена! И это разъясняет с радостным одобрением монах по духу, автор! Вот где учитесь, вот где всматривайтесь!! Открывается «река времен», — и книга «Люди лунного света» дает компас для распознания заворотов и течений этой реки. В. Р-в.

Читающему ваши рассуждения и верящему им — это совершенно ни для кого не «ясно». Мирянин (псевдоним профессора богословия в одном из университетов), как и г Фози, до того колеблют «христианский брак», что от него вообще ничего кроме имени и претензии не остается. «Детей — не надо! совокупляться — не надо, прилепления мужа и жены — не надо». В особенности, кажется, «счастья» не надо. А что же «надо»? Остается венчание: и как уж понятно сделалось в веках, что все решительно и полегло в одном венчании, к нему одному все приурочилось, все обратилось сюда, люди смотрят только сюда, закон требует только его. Брак сделался только «приличием», и «приличие» придает ему одно «венчание». Но «река времен» еще прокатилась, и люди стали спрашивать: «Да зачем нам это приличие, которое и не светит и не греет?» Перестали или перестают вообще брачиться, полагая «обойтись как-нибудь» с этими «пустяками» — с сими, по Фози и Мирянину, «дурными физиологическими привычками», «зоологической потребностью». К чему все иметь «дома» и «свое»- можно покушать и в ресторане, в кабачке, в трактире, где-нибудь. Есть, конечно, «известные места» — дома, но ведь государство и городское благоустройство позаботились о том, чтобы были — и «на улице, для общественного пользования». Дом терпимости вытек отсюда сам собой — из «пустяков» и «физиологии». Спокойно взирает на это духовенство, не выходя из обеспеченных своих квартирок. И только плачут тихо и украдкой девушки, наши возлюбленные дочери. И никто их слез не слышит. Никому они «не нужны» в цивилизации ХIХ-XX века, «достигшей последних граней совершенства». Но, я думаю, не можно ли эту «цивилизацию» с томящеюся половиной населения, невинного и кроткого (девушки, женщины), — послать «к черту на рога», как несомненно от «черта» она и происходит В. Р-в.