Виктор Франкл - Человек в поисках смысла

Итак, движение групп общения и воспитания сензитивности сводится к реакции на социальное и эмоциональное отчуждение. Но реакцию на проблему не следует путать с разрешением проблемы. Даже если «реакция» оказывается целительной, это излечение симптомов, паллиатив. Хуже того, такое лечение может усилить болезнь. Эмоции, о которых идет речь, не могут быть вызваны намеренно. Они ускользают от «гиперинтенции», как я это называю. Нигде это так не очевидно, как в переживании счастья: счастье должно возникать и не может быть вызвано. Счастье должно появиться само, и мы должны дать ему появиться. И наоборот, чем больше мы делаем его целью, тем меньше у нас возможности ее достичь. Мой ученик, предпринявший независимое исследование групп общения, рассказывал, что происходило с ним на одной из них: «Многие просили меня быть их другом. Я не чувствовал себя искренним, обнимая их и говоря, что я их люблю и буду их другом, но я все это так или иначе проделывал. Я заставлял себя быть эмоциональным — но тщетно: чем больше я старался, тем труднее это было».

Мы должны считаться с фактом, что есть проявления, которые не могут возникать по требованию, команде или приказу. Причина состоит в том, что они не могут вызываться произвольно: я не могу «по своей воле» верить; я не могу «по своей воле» надеяться; я не могу «по своей воле» любить; и меньше всего я могу «по своей воле» желать, хотеть. Попытки делать все это отражают совершенно манипулятивный подход к таким человеческим феноменам, как вера, надежда, любовь и желание. Этот манипулятивный подход в свою очередь объясняется ошибкой объективации и овеществления этих феноменов. Чтобы лучше понять это, давайте рассмотрим то, что я назвал бы основной характеристикой любого субъекта, а именно тот факт, что субъект — посредством своей самотрансцен-денции или интенциональных когнитивных актов — всегда находится в отношении со своими собственными объектами, то есть «интенциональными референтами», на которые его когнитивные акты направлены. В той мере, в какой субъект превращается в просто вещь («овеществление») и, таким образом, сам обращается в объект («объективация»), — в той самой мере его собственные подлинные объекты должны исчезнуть, так что его качество субъекта совершенно теряется. Это действительно не только для человека в целом, но и для любого частного человеческого феномена: чем больше мы рефлектируем по его поводу, тем больше мы теряем из вида его «интенциональный референт».

Релаксация также ускользает от любой попытки «произвести» ее. Это полностью принимал в расчет Дж. X. Шульц, систематизировавший релаксационные упражнения. Было весьма мудро с его стороны предлагать пациентам во время этих упражнений представлять себе, что их руки становятся тяжелыми; это автоматически создавало релаксацию. Если бы он приказывал пациентам расслабиться, их напряженность возрастала бы, поскольку они интенсивно и намеренно старались бы расслабиться. Не иначе обстоит дело и с терапией чувства неполноценности: пациенту никогда не удается преодолеть его посредством прямого усилия. Чтобы избавиться от чувства неполноценности, он должен пойти, так сказать, в обход, например посещая определенные места, несмотря на чувство неполноценности, или выполняя свою работу, несмотря на это чувство. До тех пор, пока он направляет свое внимание на чувство неполноценности в себе и «борется» с ним, он продолжает страдать от него; однако, как только он сосредоточит внимание на чем-нибудь, кроме себя, например на задании, чувство неполноценности начнет атрофироваться.

Уделение излишнего внимания чему-либо я называю «гиперрефлексией». Это сходно с гиперинтенцией в том отношении, что и то и другое может породить невроз. И фактически и то и другое может быть усилено в «группе». Пациенту предлагается внимательно наблюдать себя и следить за собой — что еще более важно, участники группы поощряют его к бесконечному обсуждению с ними всего, что он может извлечь из себя. Подходящим термином для того, что при этом происходит, может быть «переобсуждение». И это «переобсуждение» все в большей мере заменяет смысл жизни, который в наши дни так часто отсутствует, которого не хватает тем нашим пациентам, кто охвачен «экзистенциальным вакуумом» Нельзя не согласиться с тем, что говорит Шарлотта Бюлер

Религия — это один из феноменов, с которыми сталкивается логотерапия у человека, своего пациента. В принципе для логотерапии религиозность и иррелигиозность — сосуществующие феномены, и логотерапия обязана занимать по отношению к ним нейтральную позицию. Ведь логотерапия — это одно из направлений психотерапии, и ею вправе заниматься — по меньшей мере согласно австрийскому закону о врачебной деятельности — только врачи. Логотерапевт, давший, как и все врачи, клятву Гиппократа, уже по одной этой причине должен быть озабочен тем, чтобы его логотерапевтическая методика и техника применялись к любому больному, верующему или неверующему, и могли применяться любым врачом, вне зависимости от его мировоззрения. Другими словами, для логотерапии религия может быть лишь предметом, но не почвой, на которой она стоит. Считая этой почвой медицину, мы теперь обратимся к разграничению ее с теологией, которое, по нашему мнению, можно наметить следующим образом.