Мишель Фуко - Рождение Клиники

______________

1 Ibid.. t.I, p. 6.

280

да необходимость физиологической медицины, "наблюдающей жизнь, но жизнь не абстрактную, а жизнь органов и жизнь в органах в связи с любыми агентами, которые могут как-либо на них повлиять"1; патологическая анатомия, задуманная как простое обследование безжизненных тел, есть сама по себе собственный предел, покуда "роль и симпатическое влияние всех органов далеки от того, чтобы быть известными"2.

Чтобы определить первичное и основное функциональное расстройство, взгляд должен уметь выделять область поражения, ибо она не введена в действие, хотя болезнь в своем исходном укоренении всегда локализуема, и благодаря функциональным расстройствам и их симптомам эти органические корни должны быть точно определены до самого поражения. Именно здесь симптоматология приобретает свою роль, но роль, целиком основанную на локальном характере патологического поражения: восходя по пути симпатических связей и органических влияний, она должна за бесконечно обширной сетью симптомов "свести" или "вывести" (Бруссе употребляет два слова в одном и том же смысле) исходную точку физиологических расстройств. "Изучать пораженные органы без упоминания симптомов болезни -- это то же, что рассматривать желудок независимо от пищеварения"3. Так, вместо того, чтобы восхвалять, как это обычно делается, "без меры в дежурных писаниях преимущества описи", совершенно обесценивая "индукцию под именем генетической теории, априорной системы напрасных предположений"4, следует заставить говорить о наблюдении симптомов языком патологической анатомии.

________________

1 Broussais, Sur l'influence que les travaux des medecins phisiologistes ont exercee sur l'etat de la medecine (Paris, 1832), p. 19--20.

2 Broussais, Examen des doctrines (Paris, 1821), t. II, p. 647.

3 Ibid., p. 671.

4 Broussais, Memoir sur la phllisophie de la medecine (Paris, 1832), p. 14--15.

281

Новая, по сравнению с Биша, организация медицинского взгляда: начиная с Трактата о мембранах, принцип наблюдаемости был абсолютным правилом, а локализация представляла лишь его следствие. Начиная с Бруссе, порядок изменился. Именно потому, что болезнь по своей природе локальна, она, с другой стороны, и наблюдаема. Бруссе, особенно в Истории воспалений, допускает (и именно в этом он идет дальше Биша, для которого витальные болезни могли не оставлять следов), что любой "патологический недуг" включает особые "изменения феномена, который восстанавливает наши тела по законам неорганической материи". Как следствие -- "если трупы иногда кажутся нам немыми, то это потому, что мы не умеем их спрашивать"1. Но эти расстройства, в особенности когда они имеют в основном физиологическую форму, могут быть едва видимыми, либо к тому же, как пятна на коже при кишечной лихорадке, исчезать со смертью. В любом случае, они могут быть несоразмерными по своей интенсивности и воспринимаемому значению тем нарушениям, которые они вызывают: то, что важно на самом деле, это совсем не то, что в этих расстройствах явлено зрению, но то, что в них определяется местом, где они развиваются. Разрушая нозологическую перегородку, возведенную Биша между витальным или функциональным нарушением и органическим расстройством, Бруссе, в силу очевидной структурной необходимости, поставил аксиому локализации выше принципа наблюдаемости. Болезнь принадлежит пространству до того, как она стала принадлежать взгляду. Исчезновение двух последних классов a priori нозологии открыло медицине поле полностью пространственных исследований, детерминированное от начала до конца этим локальным значением. Забавно кон

_____________

1 Broussais, Histoire des phlegmasies. I, preface, p. V.

282

статировать, что это абсолютное опространствливание медицинского опыта возникает не вследствие окончательного объединения нормальной и патологической анатомии, но прежде всего лишь для того, чтобы определить физиологию болезненного феномена.

Но необходимо продвинуться еще дальше к образующим элементам новой медицины и поставить вопрос об истоках воспаления. Последнее, будучи локальным возбуждением органических событий, предполагает в тканях некоторую "способность двигаться", а в контакте с этими тканями существование агента, запускающего и усиливающего механизмы. В качестве таковой выступает раздражимость -- "свойство приходить в движение при контакте с инородным телом, которым обладают ткани... Галлер приписывал это свойство только мышцам, но сегодня все согласны с тем, что оно присуще всем тканям"1. Его не следует смешивать с чувствительностью, которая является "осознанием изменений, вызванных инородными телами, образующим лишь дополнительный и вторичный феномен по сравнению с раздражимостью: эмбрион еще, а апоплектик уже не обладают чувствительностью, но и тот, и другой сохраняют раздражимость. Приращение раздражимости провоцируется "телами или объектами, живыми или безжизненными"2, которые вступают в контакт с тканями. Это могут быть внутренние или внешние агенты, но в любом случае -- инородные функционированию органов. Серозная жидкость, выделяющаяся из тканей, может стать раздражающей для другой ткани или для себя самой, если она слишком избыточна. Но в той же мере это может быть изменение климата или режима питания. Организм болен лишь в связи с вмешательством внешнего мира