Алексей Маслов: Классические тексты дзэн

Сама сутра содержит ряд пассажей, которые являются повторениями буддийских условностей, непосредственно соотносящихся с ранним периодом династии Тан. Однако ее автор (или авторы) большей частью придерживаются явно нетрадиционного стиля, и даже сложные философские темы обсуждаются здесь в неформальном, разговорном тоне. Некоторые концепции, будучи фундаментальными для школы Чань, являются характерным, возможно даже уникальным вкладом в мировую религиозную мысль: существует возможность просветления для всех и в любой момент; это требует интуитивного проникновения в «истинную природу», когда последователь достигает трансцендентного состояния «вне-мыслия». Общая тенденция этого трактата, равно как и всей школы, явным образом направлена на опрощение и личностный опыт. Но для того, чтобы достичь этой простоты и личного опыта, обучающийся должен пересечь многие неизведанные тропинки. Не случайно в заключительных словах Сутры содержится призыв ко всем последователям: «стремитесь проникнуть в ее тайный смысл».

Встреча с чаньским текстом всегда встреча с мудростью – мудростью, которая стоит вне наших слов, поразительна в своей мистичной непостижимости и в то же время предельно конкретна, прагматична, как все китайское. И порой за кратким афоризмом чаньского мудреца скрывается глубина всей традиции Восточной Азии.

Чань-буддизм, более известный на Западе в его японском чтении Дзэн, являет собой, вероятно, одну из самых интересных восточных традиций. Поразительная мудрость в сочетании с неуловимостью и потаенностью знания делает Чань едва ли не универсальным учением. Он оказался самым влиятельным буддийским учением Китая, повлиял на формирование всей китайской художественной традиции, на становление эстетических и воинских идеалов японского самурайства. Он живет сегодня уже не на уровне религиозно-философского учения, но на уровне эстетического переживания и мировосприятия миллионов жителей Восточной Азии.

Интерес к чань-буддизму на Западе оказался столь колоссален, что превзошел популярность практически всех других восточных течений, его подхватывали самые различные категории населения, начиная от эстетического андеграунда, художников и поэтов, до политиков и участников молодежных экстремистских движений. Чань удивительным образом оказался универсален и приемлем для всех. Вероятно потому, что в Чань видели не собственно Чань, а нечто свое, нереализованное, страшно рвущееся наружу и находящее свое воплощение в восточном мистицизме. От него ждали эпатажа, «взрыва мудрости» и нигилизма. Публику привлекала его кажущаяся вне-религиозность и одновременно мистицизм, а порой – и вызов общественным нравам. Знаменитая фраза наставника Линьцзи «Убей Будду!», подразумевающая преодоление механического поклонения внешним идолам, дабы обратить взор внутрь себя, понималась едва ли не как революционный призыв. В дзэнском лозунге «непривязанности к жизни» черпали вдохновение композиторы, поэты, художники, этим учением переболели художник Анри Матисс, режиссер С. Эйзенштейн, легендарные «Битлз». Запад нашел в Чань, то без чего страдал на протяжении нескольких последних веков – освобождение сознания, попытку жить естественной, но нравственной жизнью. Дзэн уничтожал западного Бога. Реальность дзэн мало кого интересовала – большинство привлекали именно его лозунги и афоризмы, его эстетика в виде чайных церемоний, карликовых садов, его практика в виде медитации и боевых искусств. Дзэн постепенно превращался в особую стилизацию жизни.

И все же в Китае чань отнюдь не стал, как показалось многим на Западе, некой рационализацией восточных мистических культов – таковым сделало его именно западное сознание. Не превратился он и некую «над-религию», чьи ценности, взгляды и методы якобы перешагнули через все китайские и японские религиозные системы, вобрав из них самое лучшее и воплотившись в конце концов в некий универсальный Путь жизни.

Трудно судить о китайском мышлении, находясь «по ту сторону» от него или имитируя его. Под чань невозможно «подделаться», равно как невозможно имитировать естественность самого акта жизни. Нам интересен чань китайский, то, как это учение переживалось и осмыслялось самой китайской культурой, последователями учения Чань и носителями его духа. И поэтому наш взор привлекают выдающиеся патриархи Чань – люди создавшие особую культуры жизни, особую стилистику миропереживания.