Фредерик Коплстон - От Фихте до Ницше

488

Этот явно схематичный очерк некоторых течений мысли немецкой философии первой половины XX столетия не слишком способствует утверждению, что расхождения систем и тенденций были в итоге преодолены. Вместе с тем он наводит на мысль, что для оправдания претензии философии на то, чтобы быть чем-то большим, нежели простой служанкой наук, она должна быть метафизической. Если мы допускаем, что те аспекты мира, в которых он рассматривается конкретными науками, являются единственными аспектами, в которых его можно по праву рассматривать, то философия, если она вообще должна продолжить существование, обязана заниматься либо логикой и методологией наук, либо анализом обыденного языка. Ведь очевидно, что она не может конкурировать с науками на их собственной территории. Чтобы иметь собственную область, отличную от анализа языка наук или обыденного языка, она должна рассматривать сущее просто как сущее. Но если она ограничивается, как у Николая Гартмана, исследованием категорий различных уровней конечного бытия в их явленности в опыте, решающий вопрос о бытии или экзистенции сущего просто оставляется без внимания. Однако в той мере, в какой этот вопрос не исключается как бессмысленный, для такого игнорирования не может быть оправдания. Но стоит лишь допустить этот вопрос в качестве подлинного философского вопроса, на первый план вновь выходит проблема Абсолюта. И в итоге обнаружится правота утверждения Шеллинга о том, что нельзя представить себе более важной философской проблемы, нежели проблема отношения конечного существования к безусловному Абсолюту.

Эта ссылка на Шеллинга не равнозначна требованию возвратиться к немецкому идеализму. Имею же я в виду следующее. Человек есть дух-в-мире. Он есть в мире не только в качестве локально присутствующего в нем, но также в качестве вовлеченного в него по своей природе. Он обнаруживает, что зависит в мире от других вещей в том, что касается его жизни, удовлетворения потребностей, материала познания, деятельности. Вместе с тем самим фактом того, что он представляет себя бытием-в-мире, он выделяет себя из мира: он, так сказать, не поглощается без остатка мировым процессом. Он - историчное существо, но, если иметь в виду, что он может объективировать историю, он сверхисторичен. Разумеется, полностью разделить два этих аспекта человека невозможно. Он - бытие-в-мире, "мирское" существо, выделяющееся из мира; и он выделя

489

ется из мира как бытие-в-мире. Рассматривающийся в качестве духа выделяющимся из мира, он способен и даже вынужден поднимать метафизические проблемы, вести поиски единства за пределами или в основании субъект-объектного состояния. Рассматривающийся в качестве бытия, включенного в мир, он, естественно, склоняется к тому, чтобы считать эти проблемы пустыми и бесполезными. В эволюции философской мысли эти расходящиеся установки или тенденции возвращаются, принимая различные исторические и исторически объяснимые формы. Так, немецкий идеализм был одной из исторически обусловленных форм метафизической тенденции или стремления. Индуктивная метафизика была другой. И мы можем видеть, как та же самая фундаментальная тенденция вновь утверждает себя различными путями в философских учениях Ясперса и Хайдеггера.

На уровне философии каждая тенденция или установка ищет своего теоретического оправдания. Но диалектический процесс продолжается. Я не хочу сказать, что не существует средств для избирательной оценки предложенных обоснований. К примеру, в той мере, в какой человек может объективировать себя и рассматривать себя в качестве объекта научного исследования, он склонен считать разговоры о том, что он выделяется из мира или имеет духовный аспект, как совершенный нонсенс. И все же сам факт, что он сам объективирует себя, показывает, как хорошо понимал Фихте, что он не может быть совершенно объективирован и что сведение Я к феноменам некритично и наивно. И как только рефлексивное мышление уяснило это, начинается возрождение метафизики. Но возрождается и тяга "мирского" аспекта человека, и когда-то добытые интуиции теряются из виду только для того, чтобы оказаться найденными вновь.

Очевидно, что ссылка на две тенденции или установки, основанные на двойственной природе человека, была бы грубым сверхупрощением, если бы она рассматривалась в качестве единственного ключа к истории философии. Ведь при объяснении реального развития философии должны быть приняты во внимание очень многие факторы. И все же, даже если в истории нет простого повторения, нельзя не ожидать, что устойчивые тенденции должны постоянно возвращаться в разных исторических формах. Ведь, как заметил Дильтей, тот, кто понимает историю, сам историчен. Диалектика философии отражает комплексную природу человека.