Эвальд Ильенков - Гегель и проблема предмета логики

Там же, т. I, с. 41.

Сравни слова Ф. Энгельса: «Все дефиниции имеют в научном отношении незначительную ценность. Чтобы получить действительно исчерпывающее представление о жизни, нам пришлось бы проследить все формы ее проявления, от самой низшей до наивысшей» «Единственно реальной дефиницией оказывается развитие самого существа дела, а это уже не есть дефиниция» ( Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. XX, с. 84, 634‑635).

Говоря о формально-логической традиции, мы и тут и ниже имеем в виду философско-теоретическую интерпретацию мышления , а вовсе не правила и схемы, которые издавна составляют содержание «формальной логики», ее аппарат и имеют несомненно важное, хотя и ограниченное, значение и применение. То же относится и к современной «математической логике». Сам по себе взятый аппарат этой логики к рассматриваемой нами проблеме прямого отношения не имеет. Этот аппарат специально создан и приспособлен для решения вполне определенного и очень строго очерченного класса задач — задач, связанных с «исчислением высказываний», с чисто формальной процедурой преобразования высказываний, т. е. одних сочетаний знаков в другие сочетания знаков. Математическая логика как специальный раздел современной математики вполне сознательно ограничивает сферу своего внимания отношениями знаков к знакам в составе строго определенных знаковых систем . Тут у философии абсолютно никаких претензий к ней нет и быть не может.

Другое дело, когда специальные схемы и правила деятельности со знаками-символами толкуются в качестве всеобщих, абсолютных и непререкаемых «законов мышления вообще», в качестве законов логики всякого мышления, на какой бы «предмет», в частности, оно ни было обращено. Это уже философия, и притом плохая; как таковая, она уже подлежит суду с точки зрения философских критериев и должна быть расценена как совершенно неправомерная и ложная. Ибо ни к чему другому, кроме лжи, попытка выдать правила обращения с неизменными (а в пределах строго формального вывода они должны быть именно таковы) знаками за всеобщие «правила обращения» с отнюдь не неизменными явлениями действительности, с изменяющимися в действительности и в эксперименте « вещами » привести, само собой понятно, не может. Не по адресу тут эти «правила» применяются. Поэтому честь и слава математической логики, как таковой, тут ничуть не затрагивается.

Этот факт, впрочем, ясно осознавал не только Гегель, а и некоторые из его принципиальных противников. Так, А. Тренделенбург отмечал как нечто вполне очевидное то обстоятельство, что традиционная формальная логика осознала себя в «языке и, во многих отношениях, может назваться углубленною в себя грамматикой» ( Тренделенбург А. Логические исследования. Москва, 1868, с. 32).

«Человека в гораздо меньшей степени можно узнать по его внешнему облику, чем по его поступкам . Даже язык подвержен судьбе одинаково служить как сокрытию, так и обнаружению человеческих мыслей», — подчеркивает Гегель (Сочинения, т. III, с. 199).

Ленин В.И. Сочинения, т. XXIX, с. 193.

Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. III, с. 1.

Гегель Г.В.Ф. Сочинения, т. V, с. 6.

Ленин В.И. Сочинения, т. XXIX, с. 198.

Там же, с. 301.

Там же, с. 159.

См. там же, с. 81.

Там же, с. 158.

Там же, с. 159.