Анатолий Осмоловский:То есть это вопрос к историкам символизма?
Сергей Сергеевич Хоружий:Точнее, к историкам культов, историкам религиозной символики.
Олег Кулик:Сергей Сергеевич, еще один вопрос.
Олег Аронсон:У меня напрашивается сравнение. Когда я слушаю Вашу концепцию, такую стройную и понятную, что Вы из нее можете ответить фактически на любое возражение, она мне все время напоминает что-то. Ваши термины — инобытие, иносущее — Вы как будто выворачиваете наизнанку какую-то другую концепцию, называя, хайдеггеровскую структуру — снижением, а ваши духовные практики — возвышением… Вы же сказали — антидуховное.
Сергей Сергеевич Хоружий:Ну зачем же так? Приписывать мне создание образа врага — занятие безнадежное, уверяю Вас. Я выполнил несложное философское упражнение: довольно подробно сопоставил структуру духовной практики и структуру Sein zum Tod. Как выяснилось, они связаны отношением инверсии — и это, во многих отношениях, любопытный вывод…
Олег Аронсон:Так вот, когда вдруг возникает инобытие… как учил Гегель, как только возникает отрицание, ищи то же самое
Сергей Сергеевич Хоружий:Это по Гегелю…
Олег Аронсон:Да, да, но это такая единичная практика, которая учит нас аккуратно относиться вообще к ситуации отрицания, или абсолютной инаковости. И когда Вы говорите об инобытии, может быть, точнее, не знаю, не могу Вам навязывать свое, но, может быть, это «иное нежели бытие», потому что бытие — это некий логический конструкт. Иное нежели бытие…
Сергей Сергеевич Хоружий:Онтологический конструкт — это нечто другое, чем логический конструкт.
Олег Аронсон:А Вы пользуетесь логическими конструкциями или онтологическими?
Сергей Сергеевич Хоружий:Это надо смотреть конкретное место моего рассуждения. Я пользуюсь всеми, которые мне подручно требуются. У меня антропологический дискурс, который, как я уже говорил, развит не от хорошей жизни, а от ситуации кризиса — ситуации, в которой и гегелевский дискурс, и хайдеггеровский дискурс, мы полагаем более не работающими. Поэтому действую я кустарно — подобно тому как в современной теоретической биологии введена так называемая парадигма лудильщика: тип процесса, где нечто строится, исходя из наличного, из того что поблизости и доступно, — как лудильщик, сидя на рынке, из подручных обрезков варганит свои починки. А потом получившееся заслуженные ученые (или еще более заслуженные теологи) интерпретируют как стройный процесс по мудрому замыслу.
Олег Аронсон:Но появилась масса иных дискурсов, которые тоже становятся критичными и к хайдеггеровскому, и к гегелевскому, Вы находитесь в каком-то соотнесении с ними или Вы абсолютно уникальны?
Сергей Сергеевич Хоружий:С Делезом у меня, например, самое тесное соответствие.
Олег Аронсон:Вот я хотел к этому подойти, когда я говорил «иное, нежели бытие»… Делез исключает понятие бытия вообще из рассмотрения.
Сергей Сергеевич Хоружий:Соответствие можно кратко оценить как полное совпадение — но только на определенной территории, которая для меня частична. Делез описывает реальность без онтологии, реальность Топологического Человека, и для него, это — вся, целокупная реальность. В моем же дискурсе, это только реальность, полагаемая одним из трех существующих механизмов антропологического размыкания.
Олег Аронсон:Но а когда возникает вопрос понятия сингулярности…
Сергей Сергеевич Хоружий:Термином сингулярность я пользовался лишь в связи с Кьеркегором, в такой, скорее общелитературной характеристике его антропологии.
Олег Аронсон:Вас не подловить!
Сергей Сергеевич Хоружий:Нет, а я вообще не понимаю, зачем меня ловить? Я — вот он, бери меня за рупь за двадцать! В моих текстах понятия сингулярности нет, оно более к месту в топологических дискурсах, у Делеза, вот туда оно встраивается органически. В кьеркегоровский дискурс тоже встроилось бы, но уже в существенно другом смысле.
Олег Аронсон:Спасибо.
Олег Кулик:Жора Литичевский хотел задать вопрос.
Георгий Литичевский [9] Литичевский Георгий Семенович. Современный художник. Родился в Днепропетровске в 1956. С 1993 — член редакционного совета журнала "Художественная жизнь", член Московского союза художников. Работы находятся в коллекции Государственного музея-заповедника Царицыно (Москва) и в частных коллекциях России, Бельгии, Швейцарии, Италии, Франции, Германии. Ряд персональных выставок в России, Германии, Нидерландах. Участник многих выставок в Москве, в Эйндховене, Нидерланды ("Hermitage in Holland", 1988), Берне, Швейцария ("Ich lebe — ich sehe", 1988), во Франции ("Dialogue", 1988), Риме, Италия ("Mosca — Terza Roma", 1988), Великобритании ("Transformation: The Legacy of Authority", Миддлбург, Лондон и др. 1988); 1989-94 "Картины для неба" (выставка воздушных змеев) в Осаке, Париже, Москве, Берлине, Риме, Лондоне, Монреале, Сиднее, Касселе, в Штутгаpте ("Aufbruch". 1990), в Анжере, Франция ("Moscou-Leningrad-Tbilisi", 1991), Сан-Фpанциско, США "Пеpесекая гpаницы", 1991), в Милане ("Milano-poesia", 1991), в Риме ("Многообpазные культуpы", 1992), Стамбуле (III Междунаpодная биеннале совpеменного искусства, 1992), в Болонье ("a Mosca… a Mosca…", 1992), Хельстнки ("Идентичность", 1993), Мюнхене ("Европа-94", 1994), в Нидерландах ("Exchange II/Datsja", 1994), в Бахчисарае, Крым ("Сухая вода", 1995), Ереване, Армения ("Москва-Ереван. Вопрос ковчега", 1995), в Мюнхене ("Рисунки московской сцены", 1995), в Оклахоме Сити ("New Russian Art: Paintings from the Christian Keesee Collection", 1995), в Тбилиси, Грузия ("Кто я?", 1966), Цетине, Черногория (Третья биеннале современного искусства, 1997) и др. Участник художественных акций в Москве, Сан-Франциско, Милане, Тбилиси.
:Дмитрий Гутов в своем вопросе напомнил нам о том, что всех здесь собравшихся могут более всего интересовать и даже волновать духовные функции искусства. Вы все же ориентировали их на то, что художественная практика — это практика следования им заданному и ими избранному …
Читать дальше