Александр Пятигорский - Размышляя о политике

Не отменяя историческое время, хронополитика его релятивизирует. Первым шагом в релятивизации исторического времени безусловно является устранение множества ходовых метафор, составляющих его эстетику, метафор настолько привычных, что мы их воспринимаем и употребляем как термины, в которых описывается не только история, но и ситуации настоящего времени. Так, например, высказывание «Эра мировых империй прошла; наше время — это время господства единой глобальной политики над частными политическими интересами» есть чистая историческая метафора, да еще и почти буквально списанная с текста одной из йенских лекций Гегеля. Но именно неотрефлексированность такого рода метафор в политическом мышлении приводит к тому, что не только отдельные люди, но и целые политические системы принимают эти метафоры за аксиомы, не видя их политической двусмысленности, а иногда и полной бессмысленности. Так, даже самый элементарный анализ приведенного примера показывает, что тенденция к ослаблению противоречий между «политически-общим» и «политическими част ными» (опять же по Гегелю) ни логически, ни исторически не исключает тенденции к нарастанию противоречий между отдельными «политическими частными». И тогда возникает вопрос: может ли историческое время рассматриваться как одно и единое для всех политических систем? С точки зрения хронополитики — не может, ибо в противном случае хронополитика совершила бы ошибку идеализации времени, о которой здесь уже говорилось.

Релятивизация единого для всей истории исторического времени логически ставит перед хронополитикой вопрос: а является ли настоящее время одним и единым для всех политик и политических систем современного мира? Или это, опять же, одна из иллюзий идеологии «глобализма»? Однозначный ответ на этот вопрос пока дать трудно, но уже сейчас мы можем указать — пусть пока в порядке футурологической гипотезы — на одно обстоятельство, которое будет иметь немалое значение для хронополитики. Вследствие феноменально быстрого развития средств массовой информации и феноменального ускорения технологических коммуникаций и средств массового передвижения в современном мире возникает и получает свои формулировки идея «единого гомогенного мирового пространства». Эта идея стала одним из существенных моментов глобалистской идеологии. Не входя в обсуждение далеких или близких перспектив реализации этой идеи (многие из которых нам представляются крайне сомнительными), ограничимся одним замечанием общеметодологического порядка.

Из гомогенизации мирового пространства никак не следует гомогенизация политического времени в современном мире. Мы скорее склоняемся к предположению, что гомогенизация пространства может усилить тенденции к гетерогенизации времени («мы живем в одном мире» — еще не значит, что «мы живем в одном времени»). В связи с этим приводим, пусть в качестве курьеза, следующий пример. Один из известных антропологов, в течение многих лет исследовавший условия жизни и быт населения юго-западной части Деканского полуострова (самый культурный район Индии с почти стопроцентной грамотностью — и с высочайшим уровнем компьютерной грамотности), отмечает в заключении своей работы об этом регионе, что информационно-технологический прогресс за последние двадцать лет вызвал необыкновенно острую реакцию, выразившуюся в едва ли не повсеместном стремлении к возрождению традиционных форм прошлого. «Мы хотим вернуться в XIX век, — недавно заявил один из националистических лидеров этого района. — Благодаря средствам массовой информации мы теперь гораздо лучше осведомлены о политике федерального правительства и о международной политической ситуации. И чем лучше и шире наша осведомленность, тем сильнее мы хотим освобождения от полностью коррумпированного индийского правительства и изоляции от обезличивающего и все-уравнивающего влияния США и междуна родных организаций». Мы отмечаем такого рода примеры как возможные точки гетерогенизации времени в современном мире.

Мы думаем, что одной из задач хронополитики является тщательное исследование тенденции к гетерогенизации времени и ее возможных политических последствий.

Сначала — о предмете. Здесь будет говориться о личности с точки зрения политической философии. Но почему политическая философия, а, скажем, не экономическая? Только самые наивные и малообразованные наши современники еще могут думать о какой то специфически экономической философии — вроде экономического марксизма или теории свободного рынка. Ведь даже классическая политэкономия уже давно отпала как метод и способ теоретического мышления о реальной экономике. Те, кто, как попугаи, повторяют пошлости об «экономике либерализма», забывают, что слово «либерализм» — это термин политической философии, не имеющий экономического смысла. Кто знает, может быть, будущее — за пока нам неизвестной антропологической философией, которая в своей трактовке отношений людей в сфере экономики будет исходить из аксиом более общих и фундаментальных, чем политические. (Заметим, что сегодня «корпорация» является господствующей формой экономических отношений, именно экономических, а не производственных, как в классической политэкономии. Отношения же субъектов корпоративного управления остаются по преимуществу политическими. Но это только частный случай необходимости политической философии.)