Капра Фритьоф - Уроки мудрости

По-видимому, это мне удалось, потому что позже я слышал, что мой семинар произвел на Бэйтсона прекрасное впечатление: "Блестящий малый", — сказал он кому-то из друзей.

После этого я всегда чувствовал, что Бэйтсон с уважением относится к моей работе, более того — что он относится ко мнесискреннейсимпатиейидажес некоторой отеческой привязанностью. У меня было много оживленных разговоров с Бэйтсоном втечениепоследних двух лет его жизни: в столовой Эсаленскогоинститута, на террасе его дома, выходящей на океан, и в другихпрекрасныхместаххолмистого побережья Биг-Сура. Он дал мнепрочестьрукопись "Разума и природы",и читая ее, я живо вспоминал, как мы часами сидели с ним на траве над океаном яснымсолнечнымднем, слушаяритмичный рокот волн, наблюдая за пчелами и пауками: "Что за паттернсвязывает краба с омаром, орхидею с примулой, всех их со мной? И меняс Вами?" Когда я приезжал в Эсален вестисеминары, ячастовстречалБэйтсона в столовой, он улыбался мне: "Хелло, Фритьоф, приехалдавать шоу?" А после обеда он спрашивал: "Чашечкукофе?" — приносилкофенам обоим и мы продолжали беседу. Разговоры сБэйтсоном носили особый характер из-за того, что он особым образом преподносил свои идеи. Он предлагал систему идей в формеисторий, анекдотов, шуток, по-видимости разбросанных наблюдений, ничего не формулируя до конца. Бэйтсон не любилобстоятельных объяснений, зная, по-видимому, что лучшее понимание приходит тогда, когда вы сами можете установить связи, своим умом, а непо подсказке. Он давал мало пояснений, и я хорошо помню огонек в егоглазах и удовольствие в голосе, когда он видел, что мне удается следовать за ним в сплетении его мыслей. Разумеется, я никогда не мог целиком проследить его мысль, но может быть, время от времени мне удавалось это в несколько большей мере, чем другим, и это доставлялоемуогромное удовольствие.

Таким образом, Бэйтсон раскидывал свою сеть идей, и я проверялсвое понимание отдельных узлов короткими замечаниями и вопросами. Емуособенно нравилось, если мне удавалось забежать вперед на два-три звена;в этих редких случаях его глаза загорались, удостоверяя, что нашимысли резонируют друг другу.

Попробую восстановитьтипичныйразговор такого рода по памяти*. (* Затронутые в этом разговоре идеи я более тщательно пояснюдальше.) Однажды мы сидели рядом со столовой, и Бэйтсонговорил о логике."Логика — красивое орудие, — говорил он, — имы извлекали значительные дивиденды из нее за последниедве тысячи лет. Но беда, знаете ли, в том, что если вы прилагаете ее к крабам и дельфинам, к бабочкам и формированию привычек, — его голосзамер, и после паузы, глядя на океан, он добавил, — знаете ли, ковсем прекрасным вещам, — и прямо глядя на меня, — логика совершеннонеработает!" "Не работает?" "Да, не работает, — продолжал он оживленно, — потому что ткань живых вещей связывается не логикой. Видите ли, когда у вас есть замкнутые цепипричинности, — а они всегда есть в живом мире, — использование логики приводит к парадоксам. Возьмитехоть термостат, простой орган чувств, да?" — Он посмотрел наменя, чтобы убедиться, слежу ли я за его мыслью, и продолжал. "Еслион включается, он выключается. Если он выключается, он включается. Если да, то нет; если нет, то да". На этом он остановился, чтобы дать мне подумать над тем, что он сказал. Его последняяфраза напоминала мне о классических парадоксах аристотелевской логики, что он, конечно, и имел в виду. Так что ярешилсяна догадку: "Вы имеете в виду, что термостат лжет?" Глаза Бэйтсона вспыхнули: "Да-нет-да-нет-да-нет. Видители, кибернетический эквивалент логики — осимиляция". Он сноваостановился, и в этот момент я почувствовал связь с темой, котораяменя давно интересовала. Взволнованно я с улыбкой сказал: "Гераклит знал это!" "Да. Гераклит знал это", — ответилБэйтсонна мою улыбку."И Лао-Цзы!" "Конечно. И все эти деревья. Логика для них не работает". "Чем же они ее заменяют?""Метафорой"."Метафорой?" "Да, метафорой. Именно так работаетвся ткань взаимосвязей. Метафора лежит в самом основании живого".

Способ представлений идей составлял существенный внутренний момент учений Бэйтсона. Из-за этой специальной техники вплетения идейвособыйстиль репрезентации, мало людей понимали это. Как заметил Лэйнг на эсаленском семинаре в честь Бэйтсона: "Не о всех тех, кто полагал, что понимает его, он сам полагал, что они понимаю его. По егомнению, очень, очень немногие понимали его".

Это недопонимание относилось к бэйтсоновским шуткам. Он нетолько вдохновлял и просвещал, он был и в высшей степенизанимательным, но шутки его были так же особого рода. Он обладал тонким английским чувством юмора, и когда он шутил, то выговаривал вслух лишь двенадцать процентов шутки, и предполагалось, что вы догадаетесь об остальном; иногда он даже сводил сказанное к пяти процентам. В результатемногие его шутки на семинарах встречались полным молчанием, отмеченные только его коротким смешком.