Наутро мастерская была пуста. Там был только мальчишка, занятый смешиванием чернил. Он говорил лишь по-арабски. Его хозяин, сказал он, усердно жестикулярую и размахивая руками, находится в мечети, но скоро должен вернуться. Я подождал и таким образом нашел Хашима Мохаммеда Кхаттата, другого учителя Гурджиева.
Глава 2
ХАШИМ МОХАММАД КХАТТАТ
Кхаттат оказался иракским арабом с вкрадчивыми мягкими манерами, чей твердый взгляд и прямая осанка не соответствовали его восьмидесяти десяти годам. Он приветствовал меня со старомодной учтивостью и на ломаном персидском языке объяснил, что образцы куфической каллиграфии не предназначены для продажи. Он мог бы сделать другие и выслать мне, если я не могу подождать, пока они будутготовы. Разговор перешел на Гробницу в Карбале, где похоронен внук пророка Магомета, и эта тема была как нельзя кстати. Хуссейн -- имя внука пророка и имя внука в книге "Все и вся" -- Кербала, дом Шейха -- текия, или суфийский странноприимный до в Каратасе -- вот и другое имя.
Я мгновенно все это обдумал и спросил:
-- Знаете ли вы Шейха Али Джамала, в прежние времена он был Шейхом из Каратаса?
-- Я знал его, он давно умер. Вы были его другом?
-- Нет, но я хочу знать об одном из его учеников -Гурджиеве.
-- Зачем вы ищете это знание? -- Знакомый вопрос.
Я объяснил. Пауза. И -- "Я обучал Джурджизада".
-- Обучали! Пожалуйста, скажите мне, чему вы его учили и как...
Хашим поднял руку:
-- Подожди! Я не учил его ничему другому, кроме своего бедного ремесла. Он находился под руководством Шейха Муслихуддина из Удха, тогда обосновавшегося в Багдаде. Четверги он проводил с искателями.
-- Искателями?
-- Искатели истины -- это наша группа внутри Ордена Кадири. По четвергам мы проводили ночи в медитациях и упражнениях под руководством Шейха Каламуддина из Братства Сурххани.
-- Что еще вы можете рассказать мне о Гурджиеве? Где он жил и кто были его товарищи?
Он снимал комнату у вдовы Бинт Ахмет, вблизи небольшой мечети. Он приходил ко мне ежедневно на заре к утренней молитве, и мы проводили день, занимаясь письмом, заистрением тростниковых перьев и смешиванием чернил. Время от времени мы прогуливались в садах и на базарах и слушали сказителей... Гурджиев совсем не знал арабского и очень мало персидский. Мы почти не говорили между собой. Иногда мы пытались обсудить историю Насреддина, которую наш учитель давал на уроке в прошлый четверг, или это были слова зикра, или повторение. Он пробыл здесь без одной недели год, и его отослали. Кажется, в Турцию. Остальное мне малоизвестно. Я учил Гурджиева каллиграфии и мало знаю о его жизни здесь. Я мог бы надеяться иметь лучшего ученика, но он работал добросовестно и горячо.
-- Как он пришел к вам?
-- Он был послан ко мне Шейхом Мучслихуддином, некоторые называют его Саадом -- по имени его великого предшественника из Шираза. Гурджиев провел в Багдаде несколько месяцев, прежде чем его послали ко мне. Я часто видел, как он ходил в библиотеки и слушал публично чтения Корана и Хадисов (традиции). Он, бывало, рисовал план города, который основан, конечно, на шестиугольнике, и не раз спрашивал меня, почему памятник Джилани расположен именно так по отношению к целому. Ни мое положение, ни мой долг не давали мне права просвещать его.
-- А вы могли бы это сделать?
-- Зачем? Разве что услышать звук собственного голоса? Если бы ему нужно было знать причину, ему сказали бы или дали достаточную информацию, чтобы выяснить это. В мои обязанности не входило возвышаться на должность его учителя. Я мог бы сказать ему, чо Багдад построен в форме девятиугольника с Гробницей в девятой точке, но, кроме голой информации, он не получил бы от этого ничего полезного. Это не скрытое знание, но оно бесполезно до тех пор, пока вы не способны пользоваться им. Осел, нагруженный книгами Руми, еще хуже, чыем необразованный человек, желающий учиться, но имеющий в своем багаже одну страничку из Маснави.
-- Что вы думаете о способностях Гурджиева к развитию?
-- Предугадывать было не моим делом. Как я уже пытался объяснить, мне была дана задача научить его одному. Как он реагировал на это, и реагировал ли более глубоко, не мне судить. Он следовал определенному пути обучения, на котором я был простым верстовым столбом. Он жаждал учиться и проникнуться традициями моего искусства и традициями Ордена, но насколько все это былшо глубоко, -- я н знал. Только учитель, занимавшийся его внутренней отделкой, смог бы сказать об этом. Не забывайте, мой друг, что в суфизме есть внешнаяяч и внутренняя стороны. Они могут различаться, но каждая важна.Гурджиев, по указаниям Ордена, провел много месяйцев в написании фразы "Боже, помилуй меня7. Это очевидно, сочетало оба вида деятельности, чего нельзя сказать о других упражнениях.
Читать дальше