Игорь Лебедев - 99 признаков женщин, с которыми знакомиться не следует

Ева ревновала Адама к Богу. Разумеется, это была не наша ревность, которая уже онтологически отягощена — как всей метафизикой грехопадения перволюдей, так и развитием человеческой индивидуации всех последующих поколений. Или, выражаясь проще, историческим развитием греха. Это была не ревность в узком смысле слова, но нечто наподобие «пред-ревности», некоторое смутное недовольство, идущее не на уровне явной эмоции, но, скорее, в глубине, исподволь, как некое искушение. Итак, Ева смутно чуяла, что если она со своим мужиком тяпнет запретного плода, то впоследствии в их жизни что-то изменится таким образом, что внимание Адама будет полностью принадлежать ей. Да и сам он тоже. По крайней мере, момент таковых «пред-ощущений» в грехопадении Евы также имел место. Впрочем, классическое богословие этим тоже не занимается.

Согрешая, Ева «уводила» Адама у Бога, отвлекала от его призвания, от высшего его предназначения. Стоит ли говорить, что продолжает она делать это и сейчас?

Третья глава Книги Бытия в синодальном русском переводе начинается с фразы: «Змей был хитрее всех зверей полевых» (Быт. 3, 1). Однако, если мы взглянем на церковно-славянский текст, то обнаружим там нечто иное: «Змий же бе мудрейший всех зверей сущих на земли». И в оригинальном древнегреческом тексте, с которого это переводилось, читаем: «O de ofis en fronimotatos panton», то есть тоже «мудрейший из всех». В общем, дальше идёт длинная история, как Кот Бегемот, проклиная всё на свете, пытался понять, что же было в древне-еврейском оригинале. Бедняга, что называется «в поте морды» прорыл всю свою библиотеку, перекопал всех толкователей… И, прикиньте, нашёл (у Д. Щедровицкого). Выяснилось, что в иврите к слову «змей» («нахаш» — «шипящий») присовокуплено прилагательное «арум», то есть одновременно «мудрый», «рассудительный», а также и — «нагой». И, одновременно — оно восходит к глаголу «арам», который означает «проницать» и «быть проницательным». Именно это слово применяется к Адаму и его жене в раю, когда они были наги, «и не стыдились» (Быт. 2, 25). Были наги — то есть, открыты для Бога. «Контаминация этих двух слов корня „арам“ указывает на мудрость первых людей, делавшую их полностью открытыми воздействию Божьему» (Д. Щедровицкий, «Введение в ВЗ», М., Теревинф, 2001, стр. 58). То есть — и перволюди, и змей были проницаемы Божьей благодатью. Допустимо ли это для заведомо падшего змея? И какого чёрта в нашей русской Библии стоит слово «хитрый?» Да ведь это, почитай то же самое, что и «хитро*опый», и к «мудрейшему» вообще никакого отношения не имеет! Ничего себе, опечаточка! Спрашивается: откуда это она взялась?

А вот откуда: христиане, в своём бабском пафосе самооправдания, не сумели построить корректное богословие, которое призывало бы их к чему-то высокому, ставило перед ними настоящие, обще-человеческие, космические цели. Христианские богословы выполняли типа социальный заказ. Они тоже были люди, жили среди людей с множеством немощей и предрассудков, — и большинство этих предрассудков и немощей были по форме и содержанию типично бабскими. А потому и начали наши «Отцы Церкви» под свои жалкие, немощные, непоследовательные толкования, под свои жизненные «базовые инстинкты» подгонять даже и самый перевод.

Но ведь наше понимание нас самих, нашей сущности, нашего происхождения сидит в нас на уровне архетипа. Почитайте-ка, что пишет по поводу важности архетипов Юнг! И вот получается, что человечество уже привыкло к извращённому представлению о самом себе. Эти представления о «вторичности» собственной «первовины», о собственной «хорошести» вошли в нашу плоть и кровь. Другими словами, незаметно для нас в кровь нашу и плоть вошло бабство …

Всё человечество, построив изначально неверную, извращённую картину мира, тем самым не смогло понять и самого главного: самого себя, своего места в этой картине, а стало быть — и своих задач, и главнейших своих функций. Тем самым оказалось оно не в состоянии начать достраивать то здание, которое начал его Творец. Изначальный замысел так никто не оценил и не понял; напротив, заявили, что всё, созданное Богом, должно потом «сгореть». И даже чуть ли изначально ни предназначено к этому. И, как крысы, бегущие с тонущего корабля, все начали думать только о собственном «спасении». На самом деле, если копнуть поглубже, то нетрудно видеть, что первичным импульсом всего этого была вещь на самом деле тривиальнейшая — малодушный страх смерти, желание её избегнуть и типа спастись. Это они — слабость и страх — породили убогое, немощное, самооправдательное богословие. Это они спровоцировали всевозможные подтасовки и обманы. На которых любое здание — как построенное на песке.