Кейс Ваайман - Духовность. Формы, принципы, подходы. Том I

Две основные формы познания

Когнитивные формы — это позиции людей, «с помощью которых мы доходим до истины и можем всегда безошибочно судить о неизменных и даже изменчивых вещах» [1725] Ibid., VI 6, 1141a 1–5.Греч. букв, «истинствовать». — Прим. ред. . Аристотель различает два вида объектов: реальность, которая представляет себя управляемой законом и в которой проявляются необходимые последовательности (геометрия, математика), и реальность, представляющаяся изменчивой, в которой мы обнаруживаем возможности (производство, человеческое поведение). Эти два типа реальности постигаются различными участками нашего сознания. Каждый требует особого подхода, поскольку метод определяется объектом.

Разница в объекте

Все когнитивные формы сходятся в том, что они суть формы поиска истины (алетэузйн*). Но поскольку они касаются различных областей реальности, то и формы поиска истины отличаются друг от друга. Среди когнитивных форм мы можем различить две основные формы. Первая форма познания касается вещей, которые могут быть только такими и никакими больше (необходимый вид). Аристотель называет эту форму познания научным знанием (эпистэмэ): «Объект научного знания основан на необходимости. Он вечен. Ибо все вещи, которые абсолютно необходимы, являются вечными. А то, что вечно, — нерожденное и неизменное» [1726] Ibid., VI3, 1139b 20–25. . Неопровержимая непоколебимость истины обнаруживается в конкретном положении дел [1727] Ibid., VI3, 1139b 14–36. , проверяется и развивается далее в доказательстве (силлогизм) [1728] Ibid., VI5, 1140a 30–35. . Здесь Аристотель размышляет над геометрией и математикой. Для того чтобы достичь знаний в этих областях, нужно отбросить (афрайрэсис = абстракция) переменные величины (цвет, запах, звук и тому подобное). Тогда то, что остается, соответствует тому, что необходимо, говоря конкретно, это — количество и непрерывность. Наше знание не ограничивается впечатлениями восприятия, но может посредством абстракции достичь того, что постоянно в этих переменных. Эта способность к абстрактному мышлению управляется интуитивной духовной проницательностью (нус), позволяющей нам находить главное в изменчивом и неоднородном мире. Научное знание (эпистэмэ) открывает то, что необходимо в том, что случайно. Эта деятельность соединяется с мудростью (софиа), жизненным звеном между научным знанием и духовным прозрением: «Поэтому мудрость должна быть духовной проницательностью, соединенной с научным знанием, и, как царица наук, она владеет наивысшими объектами» [1729] Ibid., VI 7, 1141a 18–20. . Мудрость занимает промежуточное положение между научным пониманием и духовной проницательностью: «Из того, что было сказано, явно следует, что философская мудрость — это и научное знание, и духовное проникновение, касающиеся высших по своей природе вещей» [1730] Ibid., VI7, 1141b 2–3. .

Реальность человеческого праксиса — изготовление вещей, поведение людей, динамика борьбы и достижение целей — выявляет другую структуру [1731] Ibid., I 1–2, 1094b 11 — 1095b 13. . Эта реальность отмечена неопределенностью. Касаясь, например, вопроса о том, что такое нравственность и что такое праведные поступки, сталкиваешься с таким расхождением во взглядах, что постоянное оказывается просто условностью. Поэтому здесь нельзя говорить о чем-то реальном по природе. То же самое относится и к такому чрезвычайно важному понятию, как счастье (эудаймониа). Хотя каждый использует одно и то же слово, счастье для одного человека — это удовольствие, богатство и честь, для другого — здоровье и знание, для третьего — созерцательная жизнь. Даже на протяжении жизни одного и того же человека представление о счастье сильно меняется [1732] Ibid., 12, 1095a 14–28. ’. Праксис — это феномен, в котором трудно найти то, что постоянно. Вдобавок к этому человеческий праксис неоднозначен: одно и то же поведение может быть продиктовано привычкой, принуждением извне или внутренним убеждением. Однако самая важная причина того, что сфера реальности избегает абстракции, к которой прибегают математики и геометры, заключается в том, что праксис по существу направлен на реализацию возможного, а не на определение необходимого. «Как вещи делаемые, так и сделанные относятся к сфере того, что может либо не может произойти» [1733] Ibid., VI 4, 1140a 1–2. .

Поиски истины в сфере человеческой практики связаны со случайной, конкретной ситуацией. Аристотель называет эту ситуацию «конкретной и конечной»: мы не можем идти далее, за ее пределы [1734] Ibid., VI12, 1143a 29. . В каждой ситуации есть конкретные элементы, которые должны быть доведены до своей конечной цели посредством взаимного приспособления друг к другу. Как только конкретная ситуация усилием человека доведена до должного конца, действие достигает своей цели: выявляется конкретное добро. Конечное добро, поддерживающее все добрые поступки, — это счастье [1735] Ibid., I 2, 1095a 14 — 1095b 13. . Таким образом, лук человеческого поступка натянут между предельно конкретной ситуацией, в которой оказывается человек, и реализацией его счастья. Как и в случае реализации научного знания и мудрости, здесь также присутствует духовная проницательность (нус), охватывающая оба полюса. «Теперь все вещи, которые относятся к праксису, относятся к конкретным и конечным элементам; человек, обладающий практической мудростью, должен быть осведомлен о них. Суждение и осмысление касаются поступка с этими конечными элементами. К конечным элементам и этим двум направлениям имеет отношение также и духовная проницательность. В конечном счете, как первые принципы, так и конечные элементы относятся к духовной проницательности, а не к взаимному приспособлению» [1736] Ibid., VI12, 1143a 32 — 1143b 1. .