275
Кто не хочет видеть высоких качеств другого человека, тот тем пристальнее присматривается к низменному и поверхностному в нём, — и этим выдаёт сам себя.
276
Всякого рода обиды и лишения легче переносятся низменной и грубой душой, чем душой знатной: опасности, грозящие последней, должны быть больше, вероятность, что она потерпит крушение и погибнет, при многосложности её жизненных условий, слишком велика. — У ящерицы снова вырастает потерянный ею палец, у человека это не так.
277
— Довольно скверно! Опять старая история! Окончив постройку дома, замечаешь, что при этом незаметно научился кое-чему, что непременно нужно было знать, прежде чем начинать постройку. Вечное несносное «слишком поздно»! — Меланхолия всего законченного !..
278
— Странник, кто ты? Я вижу, как ты идёшь своей дорогой без насмешки, без любви, с непроницаемым взором; промокший и печальный, как лот, который, не насытясь, возвращается к дневному свету с любой глубины — чего искал он там? — твоя грудь не издаёт вздоха, уста скрывают отвращение, рука медлительна: кто ты? что делал ты? Отдохни здесь: это место гостеприимно встречает каждого, — отдохни же! И кто бы ты ни был — чего хочешь ты теперь? Что поможет тебе отдохнуть? Лишь назови это: всё, что имею, я предложу тебе! — «Отдохнуть? Отдохнуть? О любопытный, что говоришь ты! — Но дай мне, прошу тебя — —» Что? Что? говори же! — «Ещё одну маску! Вторую маску!»
279
Люди глубокой скорби выдают себя, когда бывают счастливы: они так хватаются за счастье, будто хотят задавить и задушить его из ревности, — ах, они слишком хорошо знают, что оно сбежит от них!
280
«Дело плохо! Смотрите, разве он не отступает?» — Да! Но вы плохо понимаете его, если сетуете на это. Он отходит назад, как всякий, кто готовится сделать большой прыжок.
281
— «Поверят ли мне? но я очень желаю, чтобы мне в этом поверили: я думал о себе всегда лишь дурно, лишь в очень редких случаях, лишь по принуждению, всегда без всякого увлечения “предметом”, готовый отвлечься от “себя”, всегда без веры в результат, благодаря необоримому сомнению в возможности самопознания, которое завело меня так далеко, что даже в допускаемом теоретиками понятии “непосредственное познание” я вижу contradictio in adjecto [92], — весь этот факт есть почти что самое верное из всего, что я знаю о себе. Видно, нечто во мне противится тому, чтобы считать о себе что-нибудь определённое. — Быть может, за этим скрывается загадка? Весьма вероятно; но, к счастью, она не для моих зубов. — Быть может, этим выдаёт себя та порода, к которой я принадлежу? — Но выдаёт не мне — что вполне отвечает моему собственному желанию.»
282
— «Но что же случилось с тобой?» — «Я не знаю, — произнёс он нерешительно, — быть может, гарпии пролетели над моим столом». — В наше время бывает, что кроткий, скромный и сдержанный человек вдруг приходит в ярость, бьёт тарелки, опрокидывает стол, кричит, неистовствует, всех оскорбляет — и наконец отходит в сторону, посрамлённый, взбешённый на самого себя, — куда? зачем? Чтобы умереть с голоду в сторонке? Чтобы задохнуться от своих воспоминаний? — Кто алчет высоко и разборчиво и лишь изредка находит свой стол накрытым, свою пищу приготовленной, тот во все времена подвергается большой опасности; в наше же время эта опасность особенно велика. Будучи заброшен в шумный век черни, с которой он не в силах есть из одной миски, он легко может погибнуть от голода и жажды или, если он тем не менее наконец «набросится» на пищу, — от внезапной тошноты. — Вероятно, уже всем нам случалось сиживать за столами там, где не следовало; и именно самым умным из нас, самым привередливым по части питания знакома эта опасная dyspepsia, порождаемая внезапным прозрением и разочарованием в нашей трапезе и сотрапезниках, — тошнота на десерт .
283
Если у человека вообще есть желание воздавать хвалу, то с его стороны будет утончённым и вместе с тем аристократичным самообладанием хвалить всегда лишь в тех случаях, когда не хвалят другие: иначе ведь приходилось бы хвалить и самого себя, что противоречит хорошему вкусу; но, конечно, это самообладание даёт приличный повод и толчок к тому, чтобы постоянно оставаться не понятым . Чтобы иметь право позволять себе эту подлинную роскошь в области вкуса и нравственности, нужно жить не среди болванов, а среди тех, чьё непонимание и ошибки могут даже доставить удовольствие своей утончённостью, — в противном случае за неё придётся дорого платить! — «Он хвалит меня, следовательно , воздаёт мне должное» — этот ослиный вывод портит нам, отшельникам, половину жизни, ибо он делает ослов нашими соседями и друзьями.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу