Платон в своем «Государстве» возлагает все на управление и воз {416}водит убеждение в принцип, а поэтому он придает главное значение воспитанию. Совершенно противоположна этому современная теория, которая все предоставляет индивидуальной воле. Но при этом ничто не гарантирует, что эта воля проникнута и правильным убеждением, при котором может существовать государство.
После этих основных определений нам предстоит рассмотреть ход французской революции и преобразование государства, при котором исходили из понятия права. Прежде всего были формулированы только совершенно абстрактные философские основные положения: убеждение и религия вовсе не принимались в расчет. Сперва во Франции была установлена конституционная монархия : во главе государства должен был стоять король, которому вместе с его министрами принадлежала исполнительная власть; наоборот, законодательное собрание должно было составлять законы. Но в этой конституции тотчас же обнаружилось внутреннее противоречие, потому что вся административная власть была передана законодательной власти: бюджет, война и мир, набор вооруженных сил подлежали ведению законодательного собрания. Все подводилось под понятие закона. Но бюджет по своему понятию вовсе не есть закон, потому что он возобновляется ежегодно, и его должна составлять правительственная власть. Затем в связи с этим находится не-прямое назначение министров, чиновников и т.д. Итак, управление перешло к законодательному собранию, как в Англии к парламенту. Далее эта конституция была проникнута абсолютным недоверием: династия внушала подозрение, так как она утратила прежнюю власть, и священники отказывались присягать. Таким образом правительство и конституция не могли существовать и были низвергнуты. Но управление всегда существует. Итак, возникает вопрос, к кому же оно перешло? В теории оно перешло к народу, а фактически к национальному конвенту и к его комитетам. Теперь господствуют абстрактные принципы: свободы и ее выражения в субъективной воле – добродетели . Теперь эта добродетель должна управлять против многих, которые – в силу своей испорченности и своих прежних интересов, или предаваясь излишествам свободы и страстей, – неверны добродетели. Здесь добродетель оказывается простым принципом, и она различает лишь таких лиц, которые разделяют известные убеждения или не разделяют их. Но эти убеждения могут быть выяснены и оценены только убеждением. Итак, господствует подозрение ; но когда добродетель становится подозрительною, она уже осуждена. Подозрение приобрело ужасную силу и привело на эшафот монарха, субъек {417}тивная воля которого была именно католически-религиозной совестью. Робеспьер утверждал, что принцип добродетели выше всего, и можно сказать, что этот человек серьезно относился к добродетели. Теперь господствуют добродетель и террор , так как субъективная добродетель, управляющая только на основании убеждения, влечет за собою ужаснейшую тиранию. Она осуществляет свою власть без судебных форм и наказывает так же просто – только смертью. Эта тирания должна была прекратиться, потому что все склонности, все интересы, сама разумность были против этой ужасной последовательной свободы, которая проявляет такой фанатизм в своем сосредоточении. Опять образовалось организованное правительство вроде прежнего, только главою и монархом теперь является директория из пяти членов, которые назначались на определенное время и которые составляют моральное, но конечно не индивидуальное целое. Взаимные подозрения господствовали и среди них; правили законодательные собрания; поэтому этому правительству также было суждено пасть, потому что обнаружилась абсолютная потребность в правительственной власти . Наполеон установил ее как военную власть, и затем опять как индивидуальная воля стал во главе государства; он умел властвовать и скоро справился с внутренними затруднениями. Он разогнал еще уцелевших адвокатов, идеологов и людей принципа, и теперь стали господствовать уже не подозрение, а почтение и страх. Со свойственною ему колоссальною силою характера он обратился затем за пределы своего государства, подчинил себе всю Европу и везде вводил свои либеральные учреждения. Никогда не одерживалось более великих побед, не предпринималось более гениальных походов; но никогда и бессилие победы не обнаруживалось явственнее, чем тогда. Настроение народов, религиозное и национальное, в конце концов низвергло этого колосса, и во Франции опять была учреждена конституционная монархия, основанная на хартии. Но здесь опять обнаружилась противоположность между убеждением и недоверием. Французы взаимно лгали друг другу, подавая верноподданнические адреса, полные уверений в преданности и любви к монархии, в ее благотворности. Разыгрывался пятнадцатилетний фарс. Если хартия была общим знаменем и обе стороны подтвердили ее присягой, то все же убеждение одной стороны было католическим, и эта католическая совесть требовала уничтожения существовавших учреждений. Таким образом опять произошел разрыв, и правительство было свергнуто. Наконец после сорока лет войн и бесконечной путаницы старое сердце могло радоваться, видя, что пришел конец этому положе {418}нию и наступило состояние удовлетворения. Но, хотя теперь был разрешен один важный вопрос, все-таки еще продолжает существовать этот разрыв между католическим принципом, с одной стороны, и субъективными волями – с другой. В этом последнем отношении еще существует основная односторонность, заключающаяся в том, что всеобщая воля должна быть и эмпирически всеобщею, т.е. что отдельные личности как таковые управляют или должны управлять. Не довольствуясь тем, что признаются разумные права, свобода личности и собственности, что существуют организация государства и в ней деловые сферы гражданской жизни, что рассудительные люди пользуются влиянием в народе и что в нем господствует доверие, либерализм противопоставляет всему этому принцип атомов, единичных воль: все должно совершаться при посредстве их явно обнаруживаемой власти и с их явно выраженного согласия. Отстаивая этот формальный принцип свободы, эту абстракцию, они не допускают никакой прочной организации. Отдельным распоряжениям правительства тотчас же противопоставляется принцип свободы, потому что в них выражается особенная воля, следовательно произвол. Воля многих низвергает министерство, и на сцену выступает прежняя оппозиция; но, поскольку она теперь является правительством, многие в свою очередь выступают против нее. Таким образом движение и беспокойство продолжаются. История должна в будущем положить конец этой коллизии, развязать этот узел, разрешить эту проблему, на которой история остановилась.
Читать дальше