Сергей Трубецкой - Учение о Логосе в его истории

II

Такова внешняя общая схема истории еврейского мессианизма, схема по необходимости скудная и отвлеченная. Попытаемся выяснить себе действительный исторический смысл этого мессианизма, его религиозный смысл – насколько мы будем в состоянии это сделать, не выходя из узких пределов, намеченных для настоящего рассуждения.

Мессианические чаяния евреев тесно связаны с их представлением о царстве Божием . Сначала это царство не отличалось от национального царства: народ Божий образовал царство Божие, царство Ягве, и его царь есть «Мессия», т. е. помазанник (по–гречески – Христос ) Божий, посаженный на престол избранного народа. Поскольку он есть представитель божественной власти, и особа его священна и неприкосновенна. Через него осуществляется на земле Божия правда и сила – сила и слава Израиля; он праведен, благочестив и могуществен по своему сану и званию, по своему помазанию. И, чем более выказывается несоответствие отдельных царей этому помазанию – сначала в разделении царств, а затем в их падении, тем более идеальное значение получает образ «истинного» Мессии, освободителя народа, царя правды и мира, которого ожидают все плененные и угнетенные, все плачущие и обиженные, вдовы и сироты, притесняемые сильными, верные, томящиеся под игом язычников. Помазанник Божий, наследник Давида, есть Сын Ягве,

– 223 –

согласно обетованию: «Я буду ему отцем, и он будет мне сыном» (2 Ц. 7, 15); он рожден в своем достоинстве в день своего восшествия на престол и посажен одесную Бога (Пс. 2): он сам есть Елогим (Пс. 45 (44, 8)). Это опять‑таки относится не к лицу, а к сану, или помазанию. Если до падения Иерусалима грядущий Сын Давидов должен был утвердить лишь Иудейское царство на святой горе Господней (Ис. 9, 6 и сл. и 11, 1–9) [299] Правда, некоторые критики, как Stade (Gesch. d. V. Isr. II, 209 сл.), Hakmann (Zukunftserwartung d. Jesaia 1893, 125–6), Cheyne (Introd. to the bookoof Isaiah 1895), Marti (Gesch. der isr. Religion 1897, 191) и др., признают позднейшее происхождение этих пророчеств; но, по справедливому замечанию Соrnill'я (Einleitung d. A. T., 1896, 14, 6 сл.), именно эти места характерно отличаются от позднейших пророчеств о Мессии, и все развитие еврейского мессианизма становится непонятным, если не видеть начала его до пленения. Подлинность означенных мест признают также Smend (Lehrb. d. Alttest. Religionsgesch. 1893, 218 сл.), Wellhausen (Israel, u. Jьd. Gesch., 126) и Robertson Smith (The prophets of Israel, 302 сл.). Ср. также Dillmann, D. Proph. Jesaia 1890 и Mangold, lesaia u. seine Zeit., 1898, 41). Крайним представителем «гиперкритики» является Volz (die vorexil. Jahweprophetie u. d. Messias 1897), который путем смелых диссекций отрицает подлинность всех мессианических текстов до пленения и видит в Мессии исключительно политический идеал, искажая смысл не только религиозной истории, но и политического самосознания евреев. , то после падения этого царства и еще более после восстановления Иерусалима, которое так не соответствовало религиозным и политическим чаяниям иудеев, представление о грядущем царстве получает более универсальный характер и делается апокалиптическим. Царство Божие делается небесным царством и противополагается земным монархиям; оно должно прийти с неба на землю, и его пришествие сопровождается знамениями и чудесным изменением всей земной природы. Но помазанник Божий, который представляется в видениях позднейшей апокалиптики как предвечное существо, все же остается царем иудейским. Он будет «судить» 12 колен Израилевых, т. е. править ими, хотя вместе с ними он будет судить и все народы. Через него должно прийти царство правды, царство Бога Израилева, но в этом царстве и другие народы познают истинного Бога.

Как бы то ни было, религиозный интерес сосредоточивается не на человеческой личности этого будущего царя, а на его помазании, на его Божестве и на царстве

– 224 –

Божием, которое через него приходит. Как человек, он представитель народа, который освящается в его помазании; как помазанник, он представитель Бога, «как бы ангел Божий» (Малак' Ягве, 2 Ц. 14, 17–20; ср. позднейшее пророчество Зах. 12, 8). Как мы видели, одни из пророков указывают на индивидуальную личность грядущего царя, а другие ограничиваются вечным царством «Давида», или дома Давида (напр., Ос. 3, 5 или Иезекииль). В целом ряде памятников – во многих пророческих писаниях, псалмах и даже позднейших апокалипсисах (например, Assumptio Mosis и др.) мы не находим никаких указаний на мессианического царя при чрезвычайно ярком представлении о грядущем страшном «дне Господнем», о близком восстановлении Израиля и осуществлении его надежд: Сам Бог будет судить народы и уничтожит врагов Своих; Сам Бог воцарится во Израиле. В других памятниках, где говорится о грядущем царстве, образ мессианического царя нераздельно соединяется с представлением о народе Божием, который как бы олицетворяется в нем (Дан. 7, 27): если Израиль есть верный раб Ягве, Его пророк, то он же – Его помазанник, которому завещано царство Давида [300] Пс. 27, 8; 79, 18; 83, 10; 88, 39; 104, 15; Abb. 3, 13 и др. Сменд и Вельгаузен (207) указывают, что уже Климент Александрийский обратил внимание на эту черту в толковании на Пс. 19, 10: «Господи, спаси царя» – τούτεοτι τὸν είς βασιλέα κεχρισμένον λαόν, οὐ γάρ μόνον τὸν Δανίδ. διὸ καὶ ἐπάγειί' καὶ ἐπάκουσον ἡμῶν {95} . .