Сергей Трубецкой - Учение о Логосе в его истории

– 127 –

Пифагором. Прямой смысл откровения утрачен, надо искать его сокровенный смысл, надо понимать его иносказательно. За упразднением истории, за утратой реального понимания обряда Филон стремится найти мораль истории и обряда, мораль откровения. И он находит такую мораль в универсальном, разумном законе , тожественном с Логосом, разумом сущего.

Толкование Филона, кажущееся нам столь произвольным, не было таковым ни для него самого, ни для его преемников. Оно имело свои правила и свои основания, свой метод, заимствованный частью у еврейских раввинов, частью у греческих грамматиков, – метод, который перешел к последующим толкователям Писания и который доныне оказывает еще свое влияние. Мы рассмотрим ближе этот метод, тем более что самая философия Филона и его учение о Логосе стоят в тесной связи с этим методом.

Мы знаем уже, что в эпоху Филона не только священное Писание, но и самый перевод его считался боговдохновенным. Писание явилось нормой и выражением истины. Филон видит в нем «священное», «правое слово» или «божественное слово», откровение Божие, в котором «пророк» является лишь пассивным, бессознательным орудием вошедшего в него Духа: он ничего не говорит от себя, но Бог говорит в нем [151] De spec. leg. IV, 8 (II, 343 M.); quis rer. div. haer. 52 (III, 59 CW); de monarch. I, 9 (II, 222 M.); vita Mos. II, 34 (II, 163 M.). Срв. поcл. к Евр. I, 1 и 2 Петра I, 21. . Поэтому все Писание проникнуто Духом, и всякое слово, всякая буква или черта в нем священна – взгляд, общераспространенный среди современных Филону евреев и выраженный им со всею силой и во всех своих последствиях [152] Вера в магическую силу буквы характерно проявляется в его рассказе о позорной смерти одного безбожника, глумившегося над изменением имен Авраама и Сарры (de mut. nom. 8. I, 587 M.). . Поэтому в Писании не может быть не только заблуждения или грубых, ложных

– 128 –

представлений и каких‑либо противоречий, но вообще ничего несовершенного или случайного, ничего чувственного и земного.

Отсюда ясно, что наряду с прямым и буквальным смыслом, составляющим как бы тело Писания, он имеет и дух – сокровенный духовный смысл и что оно должно быть понимаемо «духовно», т. е. иносказательно, аллегорически. Чем более утрачивалось непосредственное понимание Ветхого Завета, тем более необходимо становилось такое иносказательное толкование. Можно сказать, что во времена Филона буквальное понимание было столь же немыслимо, как истинно научное, критическое объяснение, которое не могло зародиться. Буквальный смысл является Филону не только неразумным и грубым, но противным его нравственному чувству.

В книге Чисел (XIII, 19) сказано, что «Бог не человек»; а во Второзаконии (I, 31) Бог уподобляет себя человеку. Не ясно ли, что истина абсолютная и сверхчувственная приспособляется здесь к человеческой немощи [153] Quod Deus s. immutabilis, II и сл. (Π, 68 CW). ? Но, сознав это, мы должны стремиться от чувственного образа к тому, что он символизирует, от буквального смысла, открытого всем, к тайной божественной мудрости, к «умным» и «бестелесным» вещам, доступным лишь для немногих. Этот тайный смысл вложен в Писание самим пророком [154] τὸ δὲ δὸγμα Μωυσέως ἐστίν, οὐκ ἐμόν {74} , de opif., 6 (1, 7, 14 CW). и может быть открыт толкователями лишь при помощи предания и «канонов аллегории» либо посредством особого озарения свыше [155] De cherub. 9 (I, 176 CW) или de somn. II, 38 (III, 298 CW) и de migr. Abr. 7. (II, 275 CW). . Все Писание полно пророческим духом и пророческими образами, и оно само учит нас искать их объяснения. Рассмотрим же в общих чертах «каноны», или правила, аллегории, отсылая за подробностями к прекрасному исследованию Зигфрида, о котором мы уже упоминали.

Буквальный смысл прямо исключается везде, где он заключает в себе что‑либо недостойное Божества, – там, напр., где ему приписываются какие‑либо ограничения, чувственные формы и свойства или страсти – антропоморфизмы и антропопатизмы. Этому правилу следовали

– 129 –

уже Аристобул и стоические толкователи греческих мифов, видевшие сплошную аллегорию в поэмах Гомера [156] πάντρ γὰρ ἠσέβησεν Ὅμηρoς εἰ μή ἠλληγόρησεν {75} . .

Он исключается там, где само Писание употребляет аллегорические образы или выражения (напр., древо познания или жизни).