Василий Зеньковский - Н. В. Гоголь

326

2. Я имею в виду его педагогические и преподавательские планы. Уже будучи известным литератором, Гоголь для заработка добился места в Патриотическом Институте, затем вообразил, что может быть университетским преподавателем, явно не понимая самой природы науки (в данном случае исторической), задачи которой заключаются не просто в картинном воспроизведении прошлого, но в исследовании его. Гоголь много знал, имел не мало, как он выражался, «крупных мыслей», т. е. обобщений, но этого, конечно, было недостаточно, чтобы стать ученым. Гоголь быстро это сообразил и навсегда отказался от ученой деятельности. Отказался он (за улучшением материального положения) и от преподавания в Патриотическом Институте, — остались только личные уроки, связавшие его с аристократической средой. Эта среда, вопреки тому, что о ней не раз писалось, никакого влияния на личность Гоголя не имела, — она просто дала ему несколько личных связей (Балабина, Репнины, Вьельгорские, позже Смирнова).

Гоголь пережил не особенно трагически свои неудачи в Университете, — слишком яркой была его литературная слава, давшая ему к тому же ряд очень важных в его жизни связей с литературным миром (Пушкин, Жуковский, кн. Одоевский, Плетнев, семья Аксаковых, Погодин, Шевырев). Эти связи уже навсегда остались в душе Гоголя, они были важны в том отношении, что у него образовалась целая группа людей, с которыми его связывали дружеские отношения. Однако все эти люди не имели влияния на внутренний мир Гоголя; может быть, один Пушкин мог бы иметь большое влияние на него, но жизнь Пушкина оборвалась в 1837 г. Все же остальные литераторы и ученые друзья были настолько ниже Гоголя в смысле их дарования, что Гоголь просто царил среди них. Один старый Аксаков — и то после выхода «Выбр. мест» — позволил себе гневаться на Гоголя, — впрочем, он вскоре искал уже способ найти мир с ним. А между тем приближалась «катастрофа» с «Ревизором».

3. Это была катастрофа — иначе нельзя понять , почему после «Ревизора» круто меняется направление внутренней жизни Гоголя. Успех «Ревизора» в глазах русского общества оказался для самого Гоголя лишь острым и колющим ранением его души. Гоголя, как стало ясно от всей истории, вовсе не заполнял и даже не интересовал чисто художественный успех его комедии . Всякий другой на месте Гоголя был бы озабочен только тем, чтобы «пожинать плоды» своего успеха, да думать о новых художественных замыслах. Но в том-то и дело, что «литератор» в Гоголе, в его личности занимал достаточно скромное место . Литературное творчество, в котором расцвело дарование Гоголя, вовсе не заполняло целиком души Гоголя, которая, очевидно, была занята еще и

327

чем-то другим — и больше и глубже, чем была занята художественным успехом.

Гоголь пережил настоящий шок от постановки «Ревизора» на сцене. Мы уже пытались вскрыть смысл этого шока — нам незачем возвращаться к деталям в этом пункте. Гоголь связывал, как мы видели, появление на сцене «Ревизора» с некоторой эстетической утопией — жившей глубоко в его душе надеждой, что в литературном творчестве осуществляется его служение России, какому-то (тогда еще неясному для Гоголя) «общему делу». То, что все влияние «Ревизора» на русское общество не выходило за пределы чисто художественного успеха, разбило утопические ожидания Гоголя, — а его «тоска» вскрыла вторичность для него искусства, подчиненность искусства у него каким-то внеэстетическим задачам . Гоголь был глубоко потрясен тем, что все ограничилось лишь художественным успехом «Ровизора» — ему явно был нужен от искусства не только художественный успех, но нужно было еще некое, можно сказать, магическое влияние на русское общество.

Весь этот шок, связанный именно с успехом «Ревизора», бросает свет на ту скрытую до того времени внутреннюю работу души в Гоголе, которая освещает нам и самую личность его.

4. Утопия Гоголя не была для него простым построением его ума, но в ней с огромной силой проявилась потребность действования , активного вмешательства в жизнь. Конечно, и до этого была у него вполне естественная потребность действовать, активно входить в жизнь, но за этой потребностью не стояло какого-либо духовного напряжения. Утопия же Гоголя была изнутри связана с духовной темой творческого преображения жизни. В Гоголе уже давно нарастало то, что отличает всяких реформаторов — потребность активного действования в «общем деле» — в частности, в преображении русской жизни в целом. О том, как нарастало это у Гоголя, мы имеем только упоминание в «Авторской исповеди», — о том именно, что Пушкин впервые заставил Гоголя «серьезнее» взглянуть на задачи его как писателя. Это было, однако, лишь толчком к оформлению доныне ни в чем большом не проявлявшей себя черте личности.