Александр Богданов - Падение великого фетишизма / Вера и наука

Но и в этом не было разницы между обычаем и техническим правилом. Уклонение от сложившихся технических приемов было такой же страшной и непонятной вещью, в той же мере представлялось грозной опасностью для группы, как и нарушение обычных отношений между людьми. Беспредельный консерватизм первобытной психики не допускал даже возможности вопроса о том, действительно ли данное техническое новшество вредно для группы, или оно может быть, напротив, полезно и прогрессивно. Самозащита против всякого новатора в технике была столь же отчаянно-беспощадна, и выражалась в его уничтожении.

Техника сама закреплялась в форме «обычая», а обычай был «технической формой» взаимодействия людей в их трудовой жизни. Но потом все это изменилось.

Когда живое единство коллективно-трудовой системы было разрушено, когда обособление «власти» от «подчинения», затем специализация, а за нею обмен и частная собственность шаг за шагом обособили человека от его группы и создали индивидуальное «я», как отдельный центр интересов и стремлений — тогда началось царство норм уже в ином, в новом и своеобразном значении этого слова. Обычай и возникшие из него затем производные формы — приличия, право, нравственность — утратили мало-помалу одну из своих составных частей — идею коллективной цели, — и тем самым утратили также свой прежний характер технических правил. Они стали «императивами», т. е. повелениями, — но не простыми, конкретными и частными повелениями, с какими один человек может обращаться к другому, — а отвлеченными и общими повелениями, не мотивированными, но обладающими принудительной силой. Таковы еще эти нормы для большинства людей и в наше время.

Самое превращение норм было исторически неизбежно. С одной стороны, жизненная необходимость их не только не исчезла, но увеличилась во много раз; с другой стороны, новые общественные отношения сделали невозможной их прежнюю форму, вытекавшую из первобытного коллективизма. Рассмотрим оба эти момента несколько ближе.

Началом обособления личности среди родовой группы было выделение организаторской функции. Тут впервые нарушается первобытное, безличное равенство людей в трудовой системе, руководитель производства — патриарх — противопоставляется прочим членам общины, как единственный носитель ее трудового опыта во всей его полноте, как живое воплощение родовых традиций, как человек, устами которого говорит коллективный интерес, указаниями которого выражается коллективное благо. Ему надо повиноваться, это необходимо для группы как целого, и обязательно для каждого из ее членов. И вот, именно здесь возникает зародыш того жизненного противоречия, которое затем одевает мир норм таинственным покровом фетишизма.

Если человек, преследуя ту или иную им самим поставленную частную цель, совершает определенные действия, то он знает, — что, и зачем делает; его опыт в этом случае легко укладывается в схему «технического правила» и для фетишизма нет места. Если человек, следуя той или иной укоренившейся родовой традиции, которая непосредственно им самим органически усвоена в виде «обычая», выполняет определенные поступки, то и тогда он знает, что и почему делает: «обычай» выступает дли него как техническое правило коллективно-родовой жизни, и для фетишизма еще нет почвы. — Но если тот же человек осуществляет распоряжение организатора — патриарха, вождя, жреца, — то далеко уже не всегда ему известно и понятно, что он делает и зачем. Психика организатора не такова, как психика исполнителя: первая и шире, и сложнее, вообще — богаче; а потому степень взаимного понимания организатора и исполнителей практически оказывается весьма неодинакова. Организатор должен, конечно, понимать каждого исполнителя в пределах своей работы, и это ему нетрудно: он опирается на больший опыт. Но исполнитель в несравненно менее благоприятном положении: за ним стоит опыт меньший и более узкий, — организатор для него в этом смысле — существо высшее, соображения и планы которого он далеко не всегда может понять или угадать; а повиноваться все равно надо, независимо от того, ясны или неясны цели организатора.

Различие между психикой организаторской и исполнительской, вначале весьма неглубокое и почти только, «количественное», затем развивается все сильнее и глубже, становясь коренным, «качественным» различием. И так как на нем оказывается построена вся организация производства, то к нему должно мало-помалу приспособиться и мировоззрение людей, им должна проникнуться их идеология. Складывается дуалистическая система, с ее по всей линии проходящим раздвоением опыта, с ее постоянными антитезами качественно-высшего и низшего, таинственного и обыденного, «духовного» и «телесного», «божественного» и «мирского» и т. д., и т. д. Одна и та же основная противоположность двух моментов социально-трудовой деятельности людей, противоположность активно-организаторской и пассивно-исполнительской функции, находит себе новые и новые, все более разнообразные идеологические отражения.