Александр Богданов - Приключения одной философской школы

Последняя работа Плеханова — брошюра «Основные вопросы марксизма» — указывает, как будто, на решительный поворот в его взглядах, касающихся «материи». Говорю — «как будто», — потому что ясной формулировки этого поворота там нет. Там просто игнорируется самый вопрос о «вещах в себе», лежащих «по ту сторону явлений», и дело идет только об обыкновенных «вещах», которые принимаются как «чувственные» объекты, т. е. как данные опыта. Но есть одно и такое место, которое может быть истолковано, как прямой отказ от прежних воззрений. Плеханов цитирует Фейербаха: «Я есмь я для самого себя, и ты — для другого. Но таковым я являюсь только как чувственное существо. Абстрактный же рассудок изолирует это для-себя-бытие, как субстанцию, атом, я, бог; поэтому связь для-себя-бытия с бытием-для-другого является у него произвольной. То, что мыслится мною вне чувственности (ohne Sinnlichkeit) мыслится вне всякой связи». К этой цитате Плеханов делает два замечания. Во-первых, термин «чувственное» он поясняет словами — «т. е. материальное». Но так как «чувственность» — это и есть опыт, и только опыт, то оказывается, что ни о какой материи как «вещи в себе», материи вне опыта не может уже быть и речи; все сводится к «чувственному», т. е. к явлению, опыту, «элементам». Как будто, все очень хорошо. Но… тут выступает второе замечание Плеханова к цитате: «Мы очень рекомендуем эти слова Фейербаха вниманию г. Богданова» (стр. 20). Что хотел этим сказать Плеханов? Обратить мое внимание на то, что я солидарен с Фейербахом в этом случае? Но я это, конечно, знал и раньше. Обратить мое внимание на то, что он, Плеханов, переходит к точке зрения Фейербаха, порывая с полу-кантианской «вещью в себе»? Не похоже и на это — тон, как будто, полемический… И опять все спутано и неясно относительно «чувственности» и «материи».

Плеханов был одним из первых популяризаторов идей марксизма в России, мы все долго учились по его произведениям, и потому нет ничего удивительного, что мы долгое время искренно считали его действительным представителем и философских воззрений Маркса-Энгельса. Поэтому, года 4 тому назад, критикуя плехановскую «вещь в себе», я отнес эту критику и к Энгельсу, от имени которого упорно говорил Плеханов. Недавно Плеханов на публичном реферате, в ответ на мое указание о его расхождении по этому вопросу с Энгельсом, попытался использовать против меня соответственное место из моей книги («Эмпириомонизм», II ч., стр. 41). На этом я прервал его словами «Тогда я Вам поверил, а потом проверил!» Теперь Плеханов в своем фельетоне — ответе на мое открытое письмо — передает эти слова, приводя их в кавычках , следующим образом: «Я так думал прежде, а теперь вижу, что ошибался». — Для меня совершенно непостижимо то… хладнокровие, с которым Плеханов цитирует в радикально переделанном виде мои слова, сказанные очень громко и очень ясно и при тысяче свидетелей. В переделке устранено главное — серьезное обвинение, открыто брошенное мною Плеханову.

Где нет действительной связи с наукой, там обыкновенно выступает на сцену «аппарат учености» — цитаты, цитаты без конца. Это одна из болезней разбираемой школы. Мысль читателя непрерывно дробится приводимыми всего чаще без надобности именами и текстами — очень часто иностранными, без перевода. Возьмите последнюю брошюру Плеханова: «Основные вопросы марксизма»: популярная по существу брошюра в 4 обычных печатных листа; цитат — несколько сотен, и ни английские, ни немецкие, ни даже древне-французские в большинстве не переведены: так легче запугать читателя, чтобы он чувствовал глубину учености автора. Две трети цитат излишни. Приведу один, по-истине классический, образец: «…еще Гегель говорил, что моря и реки сближают людей, между тем как горы их разделяют. Впрочем, моря сближают людей только на сравнительно более высоких стадиях развитая производительных сил; на более же низких море, по справедливому замечанию Ратцеля, очень сильно затрудняет сношения между разделенными им племенами» (стр. 39–40). Чтобы высказать банальнейшую истину, вошедшую уже давно в самые элементарные учебники политической экономии и истории культуры, понадобилось потревожить прах Гегеля и сослаться на географа Ратцеля. — Если Маркс много цитировал в «Капитале», то не для доказательства, что дважды два — четыре.

Это отнюдь не мое только мнение, это также мнение такого знатока английской истории, как Энгельс. Вот что говорит он о тогдашней английской «аристократии»: