Дайзетцу Судзуки - Дзен-буддизм и психоанализ

Этот путь познания или видения реальности может быть также назван волевым или творческим. Если научный метод убивает объект, а затем, рассекая тело на части и собирая их обратно, тщетно пытается воспроизвести это изначально живое тело, то путь дзен принимает жизнь такой, как она есть. Он не разрывает живое на куски, чтобы затем связать их и восстановить жизнь с помощью интеллекта — абстрактного склеивания обломков. Путь дзен сохраняет жизнь как жизнь: ее не затрагивает нож хирурга. Поэт дзен восклицает:

Науки имеют дела с абстракциями, в них нет деятельности. Дзен погружает нас в источник творчества и пьет ту жизнь, которая из него проистекает. Этим источником дзен является бессознательное. Цветок сам себя не осознает. Это я пробуждаю его из бессознательности. Теннисон это упускает, сорвав цветок с потрескавшейся стены. Басе владеет цветком, когда видит скромно цветущую «пастушью сумку» у дикой изгороди. Я не могу сказать, где находится бессознательное. Во мне ли оно, в цветке ли? Может быть, когда я спрашиваю «где?» — оно как раз нигде. Если так, то я в нем молча пребываю.

Ученый убивает, художник пытается воссоздать. Он знает, что реальности не достичь посредством расчленения. Поэтому он использует холст, кисти и краски, стремится творить из своего бессознательного. Когда это бессознательное искренне и по-настоящему отождествляется с Космическим Бессознательным, тогда творения художника подлинны. Он действительно создал нечто; его произведение не является копией чего бы то ни было; оно существует по собственному праву. Он рисует цветок, который, если он произрастает из его бессознательного, представляет собой новый цветок, а не подражание природе.

Настоятель одного дзен-буддистского монастыря пожелал, чтобы потолок зала Дхармы был украшен изображением дракона. Известного художника попросили выполнить работу. Он принял предложение, но пожаловался, что никогда не видел настоящего дракона — если таковые вообще существуют. Настоятель сказал ему: «Ничего, что ты не видел этого существа. Стань им, превратись в него и рисуй. Не старайся следовать условным канонам». Художник спросил: «Как же мне стать драконом?» Настоятель отвечал: «Иди в свою комнату и сосредоточь на нем свой ум. Придет время, когда ты почувствуешь, что должен его нарисовать. Это и будет миг твоего превращения в дракона, и тот потребует, чтобы ты дал ему форму».

Художник последовал совету настоятеля и через несколько месяцев напряженных усилий обрел уверенность в себе, поскольку из собственного бессознательного увидел себя драконом. Результатом является тот дракон, которого мы и сегодня видим на потолке зала Дхармы в Миошинджи (Киото).

В связи с этим мне вспоминается другая история — о встрече дракона с китайским художником.

Один художник хотел нарисовать дракона, но так как он его никогда не видел воочию, то жаждал получишь возможность посмотреть на него. И однажды настоящий дракон заглянул к нему в окно и сказал: «Вот и я, рисуй!» Художник был так потрясен, так испуган неожиданным, гостем, что не смог его внимательно рассмотреть. Картины с драконом он так и не создал.

Видения недостаточно. Художник должен войти в вещь, почувствовать ее изнутри и жить ее жизнью. Говорят, что Торо был лучшим натуралистом, чем профессиональные ученые. Так же как и Гёте. Торо и Гёте знали природу уже потому, что были способны жить ею. Ученые подходят к ней объективно, то есть поверхностно. «Я и ты» — звучит это привычно, но в действительности мы даже не можем так сказать: стоит нам произнести это, и Я уже есть Ты, а Ты есть Я. Дуализм удерживается лишь в том случае, если его подпирает нечто недвойственное.

Наука произрастает из дуализма, а потому сциентисты стремятся свести все к количественным измерениям. Для этой цели они изобретают всякого рода механические приборы. Технология — таков лейтмотив современной культуры. Все неквантифицируемое отвергается как ненаучное или донаучное. Сциентисты выдвигают набор правил, и все то, что ускользает от них, откладывается в сторону, поскольку не принадлежит полю их исследования. Какими бы мелкими ни были ячейки сети, пока есть сеть, имеется и то, что сквозь нее ускользает, а именно то, что не может быть каким-либо образом измерено. Числа уходят в бесконечность, и однажды науки признаются в собственной неспособности заманить реальность в свою сеть. Бессознательное лежит за пределами поля научных исследований. Поэтому ученые могут лишь указывать на его существование. Для науки достаточно и этого.