Николай Трубецкой - Наследие Чингисхана

Важную роль в евразийской философии занимает концепция идеократического государства, идеократии. В ее основе — представление о государстве и обществе как о реальности, призванной осуществить важную духовную и историческую миссию. Эта теория получила название “идеократия”, “ власть идеи”, “власть идеала”. Такой подход вытекает из более общего представления евразийцев о смысле человеческого существования, о высшем предназначении коллектива, народа, всякой общности. Человеческий факт расценивался евразийцами как переходный этап, как отправная точка для самопреодоления, а следовательно, вся антропологическая проблема виделась как задание, а не как данность. В основных своих чертах такое представление было свойственно всем духовным и религиозным традициям. В современной философии и в совершенно ином контексте мы сталкиваемся с аналогичной перспективой у Ницше и у Маркса. Православные евразийцы могли вполне повторить вслед за Ницше его знаменитое определение: ”Человек есть нечто, что следует преодолеть”. Но вполне в духе общего для русской философии стремления говорить не об отдельном индивидууме, но об общей цельной общности, переносить антропологическую проблематику на коллектив евразийцы вслед за Трубецким выводили из такого подхода императив всеобщего самопреодоления… Воплощением такого коллективного самопреодоления, самовозвышения, преображения и очищения для исполнения высшей миссии являлось, по их мнению, идеократия, возведенная в социальную государственную норму. Итальянский традиционалистский философ Юлиус Эвола называл аналогичную модель общественно-политического устройства “анагогическим тоталитаризмом”, то есть строем. при котором бытие каждого отдельного человека принудительным образом вовлекается в спиралевидное движение общего духовного восхождения, облагораживания, сакрализации.

Трубецкой считает, что проблема идеократии, ее признания или отвержения не является делом частного выбора. Это общеобязательный императив исторического коллектива, который самим фактом своего существования обязан выполнить сложное и ответственное задание, врученное ему предвечным Промыслом. Самое главное в идеократии — требование основывать общественные и государственные институты на идеалистических принципах, ставить этику и эстетику над прагматизмом и соображениями технической эффективности, утверждать героические идеалы над соображениями комфорта, обогащения, безопасности, легитимизировать превосходство героического типа над типом торгашеским (в терминологии Вернера Зомбарта).

Определенные черты идеократического характера евразийцы распознали в таких явлениях, как европейские разновидности фашизма и советский большевизм. Парадоксально, но тоталитарный характер этих режимов виделся им скорее как благо, нежели как зло. Единственно, что они ставили под сомнение (и это радикально отличало их от коммунистов и фашистов), так это анагогический характер данных социально-политических форм. Сакральный, духовный идеал был подменен в этих движениях либо вульгарным экономизмом, либо безответственной и тупиковой расовой теорией. Подлинной идеократией для Евразии, по мнению Трубецкого, должна была бы быть лишь неовизантийская, неоимперская модель, просветленная спасительными лучами истинного христианства, то есть Православия. Только это могло бы обеспечить тоталитарным режимам сакральную инвеституру, таинственное благословение Града Невидимого Света. Но эта православная евразийская идеократия не предполагала, по Трубецкому, конфессионального эксклюзивизма, агрессивного миссионерства, насильственной христианизации. Православная идеократическая империя мыслилась евразийцами в будущем как ось и полюс общепланетарного восстания разных культур, народов и традиций против одномерной гегемонии утилитарного буржуазного колонизаторского империалистического Запада. В перспективе можно было бы предложить целый ансамбль идеократических обществ и культур, укорененных в истории различных государств и народов. Общим же должен был бы быть лишь главный принцип — отвержение западной антиидеократической формулы и представления о высокой идеальной задаче каждой человеческой общности как единого целого, охваченного страстным импульсом исполнить свою духовную миссию.

Увы, чаемого преображения большевизма в идеократию евразийского типа не произошло, и сбылись самые тревожные предсказания евразийцев относительно того, что незаконченная и противоречивая сама в себе большевицкая идеократия без обращения к высшим духовным ценностям обречена на деградацию, падение, вырождение до того прагматического, утилитарного, безжизненного буржуазного строя, который давно укрепился на романо-германском Западе.