Томас Каткарт - Как-то раз Платон зашел в бар… Понимание философии через шутки

Жан-Поль Сартр косил на один глаз, да и вообще был не слишком симпатичным парнем. Поэтому, вполне возможно, он был ошарашен, когда его собрат-экзистенциалист Альбер Камю, развивая идею Сартра о человеческой свободе, заявил: «С определенного возраста каждый человек сам отвечает за свою внешность». Забавно, что сам Камю внешне походил на Хамфри Богарта.

Один из способов определить себя как объект в социуме — идентифицировать себя через свою социальную роль. Однако Сартр считал, что это — «самообман», неправильная установка.

Глядя на официанта в кафе, Сартр приходил к заключению, что быть официантом означает делать вид, что ты официант. Официанты учатся быть официантами, тренируя свою способность производить впечатление, которое должен производить официант. Официант имеет специфическую походку, особым образом обращается к клиентам, устанавливает с ними определенную дистанцию — с определенной долей интимности, но и с некоторой дозой отчужденности и так далее. Это правильно — но лишь до тех пор, пока официант понимает, что лишь играет роль. Однако все мы встречали официантов, которые искренне полагали себя таковыми. Наверняка все они находились во власти самообмана или чрезмерно вошли в чужую роль!

Анекдоты высмеивают нашу склонность бездумно отождествлять себя с установками и ценностями социальной группы, приводя гиперболизированные примеры. Это — известная философская уловка «Доведение до абсурда».

Доведение до абсурда — вид логического умозаключения, при котором вы сначала доводите исходное предположение до абсурда, после чего заключаете, что противоположное утверждение должно быть, следовательно, истинным. Одно из утверждений такого типа до сих пор кочует из уст в уста, из газеты в газету: «Если мы расширим представление о браке и будем считать таковым союз двух людей одного пола, то что помешает нам в следующий раз провозгласить возможным брак между человеком и утконосом?»

В следующем абсурдном анекдоте Сол дает нам новое видение идеи «самообмана», связанной с отождествлением себя с определенной группой.

Эйб прогуливается вместе со своим другом Солом. Проходя мимо католического храма, они видят на его дверях объявление: «Тысяча долларов каждому новообращенному!» Сол решает зайти и выяснить подробности, а Эйб остается ждать его у порога. Проходит час, другой, третий… Наконец появляется Сол.

— Что с тобой стряслось? — восклицает Эйб.

— Я обратился, — признается Сол.

— Что, правда? — поражается Эйб. — И тебе дали тысячу баксов?

— Вы, люди, думаете только об одном! — укоризненно произносит Сол.

(Да, мы неполиткорректны. Мы же философы! Так что можете подать на нас в суд).

Однако, если мы считаем себя обладателями неограниченных возможностей и не видим никаких ограничений для собственной свободы, это — тоже не более чем самообман.

Две коровы стоят на выпасе.

— Ну, и что ты думаешь об этом ужасном коровьем бешенстве? — спрашивает одна.

— Мне-то что за дело? — пожимает плечами другая. — Я — вообще вертолет!

С точки зрения философов-экзистенциалистов, тревога и страх — не патологический симптом, требующий вмешательства врача. Это — базовая реакция личности на ключевые условия человеческого существования: неизбежность смерти, невозможность полностью реализовать свой потенциал, общую бессмысленность бытия. Этого достаточно, чтобы мечтать воспеть пустоголовие, то есть перейти в веру нью-эйджеров вместо того, чтобы оставаться честным экзистенциалистом.

Экзистенциалисты, однако, проводят очень четкую грань между экзистенциальными страхами, такими, как страх смерти, которые они считают основой человеческого существования, и обычными неврозами тревогами, такими, как у Нормана:

Увидев врача, Норман, тяжело дыша, подошел к нему:

— Доктор, я уверен: у меня больная печень!

— Что за глупость? — удивился врач. — Если бы у вас была больная печень, вы бы об этом не знали. Болезни печени совершенно бессимптомны, больные не чувствуют никакого дискомфорта.

— Вот-вот! — воскликнул Норман. — Вы в точности описали мои симптомы!

Немецкий философ XX века Мартин Хайдеггер ответил бы на это: «Норман, ты называешь это тревогой? Значит, ты еще не жил! Потому что под жизнью я подразумеваю ежесекундные мысли о смерти!» Хайдеггер дошел до того, что назвал человеческое существование — «бытие-к-смерти». По его мнению, чтобы жить истинной жизнью, мы должны без экивоков принять факт собственной смертности и взять на себя ответственность за то, чтобы провести жизнь, полную смысла, все время оставаясь в тени предстоящего ухода. Мы не должны избегать тревоги и складывать с себя ответственность, отрицая самый факт смерти.