Иммануил Валлерстайн - Анализ мировых систем и ситуация в современном мире

Прогресс в очень большой степени является вероятностью, он не предопределен. Мы можем с помощью этой социальной трансформации продвинуться к созданию социалистического миропорядка, основанного одновременно на равенстве и демократии. Это мог бы быть порядок, обеспечивающий значительно расширившееся пространство для множественности культурных моделей, способность к созданию которых продемонстрировало человечество. Этот порядок, очевидно, мог бы быть основан на совершенно новых институциональных структурах, формы которых невозможно предсказать, потому что они еще должны быть изобретены.

Достигнем мы или нет такого миропорядка в следующем веке, по моему мнению, в значительной степени зависит от того, как будут разрешены два подчиненных «кризиса» — «кризис общественных движений» и «кризис наук». Иначе говоря, я считаю, что решающие сражения идут в этих областях, и их исход определит направление, в котором будет идти преобразование.

Существуют и мрачные альтернативы. Современная миросистема, капиталистическая мироэкономика, может быть преобразована во что-то еще — или в другую единую систему, или во множество отдельных систем, которые не будут основываться ни на равенстве, ни на демократии. Образовавшиеся в результате системы (или система) могут оказаться даже хуже существующей. Это, в конце концов, то, что уже произошло однажды в прошлом, когда мы (в Европе) осуществляли переход от феодализма к капитализму, который не только не был более прогрессивным, но во многих отношениях оказался регрессом.

Путь, на котором преобразование может завершиться не-прогрессом, очень прост. Защитники привилегий в период перехода могут захватить рычаги преобразований не для того, чтобы предотвратить перемены (то есть не для сохранения приходящей в упадок системы, которую уже невозможно сохранить), а для того, чтобы направить их к созданию другой системы, хотя и совершенно отличной по форме от современной, но равно сохраняющей привилегии.

Этот выбор доступен и реален так же, как и другой. Вот почему социальная борьба реальна и будет проходить преимущественно внутри общественных движений и в науках. Вот почему «возникновение новой социальной мысли» не абстрактная материя, но предмет глубокой экзистенциальной потребности. Вот почему вопрос не в мировом кризисе или мировой трансформации, но в том, какое преобразование мы сможем реализовать как модальность, посредством которой будет разрешен кризис. То, как мы будем действовать, и определит фактически наш коллективный «цивилизационный поиск».

Само понятие «культуры» ставит нас перед грандиозным парадоксом. С одной стороны, культура по определению есть нечто партикуляристское. Культура — это система ценностей или практических форм поведения, присущих некоей части, меньшей, чем целое. Это верно, используется ли термин «культура» в антропологическом смысле, имея в виду ценности или практические формы поведения одной группы, противопоставленной любой иной на том же уровне дискурса (французская культура против итальянской, пролетарская против буржуазной, христианская против мусульманской и т. д.), или в беллетристическом смысле, имея в виду «высшие» ценности или практические формы поведения по сравнению с более «элементарными» внутри какой-то группы, смысле, который обычно отождествляет культуру с представлением, с производством художественных форм [116]. При любом употреблении слова, «культура» — это то, что некоторые люди чувствуют или делают, в отличие от других, которые чувствуют или делают иначе.

Но, с другой стороны, не может существовать обоснования культурных ценностей и/или практических форм поведения иного, чем некие подразумеваемые универсальные или универсалистские критерии. Ценности хороши не потому, что их придерживается моя группа; практические формы поведения хороши не потому, что их использует моя группа. Доказывать обратное было бы безнадежным солипсизмом и толкало бы нас либо к совершенно парализующему культурному релятивизму (поскольку аргументы подходили бы в равной мере к ценностям и/или практическим формам поведения любой иной группы), либо к абсолютно убийственной ксенофобии (поскольку ценности и/или практические формы поведения любой иной группы не могли бы считаться хорошими, а значит, и терпимыми).

Если я выбрал тему «национальное и универсальное», иначе говоря, если я выбрал национальное как образец особого, партикулярного, то я сделал так потому, что в нашей современной миросистеме национализм является квинтэссенцией (хотя отнюдь не единственной формой) партикуляризма, его формой с наиболее широкой аудиторией, с наиболее устойчивой поддержкой, с наибольшей политической ударной силой, с наиболее основательным вооружением в свою защиту.