Лев Шестов: Начала и концы

Публикуется по факсимильному изданию 1910 года, старая орфография сохранена частично, чтоб все могли читать.

Какъ это ни покажется на первый взглядъ страннымъ, но несомненно, что самой характерной для человека чертой является боязнь правды. Всегда — съ техъ поръ, какъ человечество научилось думать — къ правде относились подозрительно, одни — скрыто, другие — открыто. И обыкновенно те, которые на словахъ являлись наиболее горячими поборниками истины, на деле более всего боялись ея. Пожалуй, не будетъ даже преувеличениемъ сказать, что только те, которые бранили истину, хоть до некоторой степени решались приближаться къ ней. Но въ общемъ, повторяю, среди людей уже съ древнихъ временъ укоренилась прочная вера, что истина страшна и что ея нужно всячески избегать. Ее сравнивали съ головой Медузы, окруженной змеями, и говорили, что всякий, взглянувший на нее, обращается въ камень. Или съ солнцемъ — постоянно глядеть на которое значитъ рисковать потерять зрение. Этимъ, вероятно, объясняется сложившееся уже давно и тоже непонятное, даже загадочное мнение, что люди добровольно не ищутъ истины и что только подчиняясь необходимости или непреодолимому категорическому императиву они перестаютъ себя обманывать и решаются прямо взглянуть въ лицо правде. «Ты не долженъ лгать», ежеминутно повторяетъ себе ученый исследователь и темъ не менее не можетъ победить въ себе инстинктивнаго страха и лжетъ, лжетъ, лжетъ. Не изъ соображений мелкой личной выгоды въ родь того, что primum vivere deinde philosophari — такого рода случаи насъ здесь совсемъ не занимаютъ. Ученый исследователь лжетъ, руководясь высшими соображениями, подчиняясь велениямъ своей совести. Ему кажется, что если онъ начнетъ говорить правду, если правда станетъ известной людямъ, то жизнь на земле станетъ совершенно невозможной. Такое суждение вы услышите отъ представителей самыхъ различныхъ мировоззрений, отъ людей, которые не смогутъ сговориться ни по одному другому вопросу.

Съ одной стороны, Нитше и Оскаръ Уайльдъ прославляли ложь, съ другой стороны, все представители возникшихъ после Канта безчисленныхъ теорий познания предлагаютъ вместо истины разнаго рода суррогаты ея въ виде общеобязательныхъ суждений, т.е. ту же ложь. Оскаръ Уайльдъ и Нитше, съ одной стороны, современные неокантианцы (а вместе съ ними и все ихъ противники вплоть до позитивистовъ и материалистовъ) съ другой, въ той или иной форме, скрыто или открыто, проповедуютъ ложь, безъ которой, по ихъ мнению, жизнь невозможна. Если мы присмотримся внимательнее къ современнымъ религиознымъ людямъ, мы убедимся, что и они большей частью боятся истины и избегаютъ ея и потому верятъ. Оттого обыкновенно и выходитъ, что люди верятъ въ то, чему ихъ съ детства учили, съ чемъ они более или менее свыклись. Родившийся въ католичестве, если онъ будетъ верить, то непременно въ единую святую католическую церковь, родившийся въ протестантстве признаетъ только христианство лютерова истолкования, магометанинъ по рождению будетъ крепко держаться Аллаха и Магомета. Случаи искренняго обращения бываютъ только среди дикарей. Образованные же люди знаютъ, что безъ веры страшно и потому ищутъ веры quand-même, более озабоченные необходимостью уверовать, чемъ желаниемъ найти религиозную истину. Естественно является вопросъ: да точно ли это убеждение человека правильно? Точно ли правда на самомъ деле такъ страшна и вредна? Широкое распространение этого мнения никоимъ образомъ не можетъ служить само по себе доказательствомъ его истинности. Какие только предразсудки не получали широкаго распространения!..

Я отнюдь, однако, не хочу оспаривать пользы и практическаго значения лжи. Уайльдъ, Нитше и немецкие гносеологи по-своему правы: ложь полезна, даже очень полезна. Но я решительно не вижу необходимости ставить дилемму: либо ложь, либо истина. Пусть ложь процветаетъ и пусть даже гносеологи воспеваютъ ее, какъ единую возможную, какъ самую лучшую и высокую истину — разве это можетъ служить возражениемъ противъ настоящей истины ! Людямъ кажется, что если выпустить истину, она тотчасъ же сожретъ ложь, подобно тому какъ некогда тощия библейския коровы сожрали толстыхъ. И вотъ я считаю своей приятной обязанностью заявить здесь, что эти опасения очень преувеличены и ровно ни на чемъ не основаны. Несмотря на то, что истины постоянно бродятъ по свету, толстая ложь по-прежнему продолжаетъ процветать, благоденствовать и приносить все те «пользы», которыхъ люди отъ нея такъ жадно требуютъ. Истина решительно не имеетъ техъ силъ, которыя нужны, чтобъ истребить ложь. Можетъ быть, истина вовсе съ ложью и не враждуетъ, можетъ быть, она сама и породила ее на светъ? Последнее предположение далеко не такъ невероятно, какъ это можетъ показаться съ перваго раза...