Сергей Юрченко - Гностикос

будда – даос – гностик – сын Неба – мудрец

2. Тождество Брахмана и Атмана

Их тождество выглядит настолько очевидным (очевидно-невразумительным), что кажется бессмысленным вообще их различать. Чем одна дырка от бублика отличается от другой дырки от бублика? Ничем. Я придерживаюсь того же мнения и поэтому в дальнейшем вовсе откажусь от Атмана (большого), тем более что он вносит путаницу в (малый) атман, с которым все ясно: это душа-самосознание любого из живых существ. Тем не менее, в рамках гностицизма это означает тождество Энергии и Разума, по категориям Иисуса получается, что Царство Небесное ничем не отличается от Святого Духа, а по нашим собственным понятиям получается, что Ничто и Сознание идентичны. Именно так! Неуловимая метафизика Брахмана вытекает из законов нашего самосознания и тождественного ему Языка. Последнее выражается простой логикой. Брахман – это Все. Дать определение всему невозможно. Если мы укажем на любую вещь, это будет лишь часть Брахмана. Но часть не есть целое. Следовательно, на Брахмана, объемлющего весь мир, невозможно указать. Но именно этим же свойством обладает ничто, ибо всякое указание есть указание на нечто. Таким образом, две пограничные категории нашего самосознания и Языка – Все и Ничто – одинаковы. Такое единство противоположностей человек постиг давным-давно. В Изумрудной скрижали Гермеса Трисмегиста этот факт выражен такой аллегорией: «Что вверху, то и внизу». И нет между ними различия. Все есть Ничто. Ничто есть Все. Невероятная пустота Дао равна Абсолюту. Небытие эквивалентно Всебытию.

3. Дао – Святой Дух – Ничто – Сознание

Главное отличие в развитии мысли на Востоке и на Западе можно свести к следующему. Со времен Парменида, сформулировавшего тезис о тождестве бытия и мышления: мир есть язык(тождество Майи и атмана, Единого и де, Космоса и логоса, экзистенциального мира и самосознания), античная философия пришла к выводу: бытие есть, небытия нет. Ничто есть небытие. Остается изучать только бытие. Нет нужды думать о том, чего нет. Брахман и Дао больше никого не интересовали в западной философии. Как выразился физик Паули по поводу возникающих двусмысленностей в квантовой физике: «Напрягать ум по поводу проблемы, существует ли нечто, о чем никто не может ничего знать, нужно не в большей степени, чем по поводу древнего вопроса, сколько ангелов можно посадить на острие иглы». Но восточная мудрость заключалась именно в том, чтобы постичь это непостижимое ничто. Ничто есть! Оно является объектом языка и мышления. Следовательно, оно сущее. В конечном счете, только ничто и имеет значение. Все бытие исходит из него и в него возвращается. Бытие – суета, иллюзия. Небытие – основа всего. Пустота не пуста. То, что можно назвать «ничто» есть нечто, часть бытия.

Представьте себе это так. Имеется бесконечная Вселенная. Она настолько сложна и многообразна, что нам никогда не постичь ее до конца. Западный ум принимается за этот тяжкий труд. Его девиз: лучше иметь что-то, чем не иметь ничего. Плоды этого труда очевидны. Они – в научно-техническом прогрессе, который окружает нас со всех сторон. Восточный ум хочет узнать, что находится за бесконечной Вселенной, за ее глобальным горизонтом. Большой взрыв, как начало отсчета времени и бытия, придумали не вчера. Что было до Большого взрыва? Этим вопросом задавались еще древние египтяне, постулировав свое Царство Мертвых. Сравните это восточное царство с мифами об Аиде в эллинистическом эпосе. Египетский автор (или авторы) стремится создать перед читателем сюрреалистический мир в ином времени, и если он оказывается недостаточно странен, то только потому, что автору, живущему в этом мире, не хватает средств сделать его еще более странным. Греческая же мифология изображает Тартар еще одним местом в нашем пространстве живых, совершенно привычном и даже обыденном. Герои и полубоги входят и выходят оттуда, будто Тартар – Диснейленд, где можно встретить старых знакомых и поторговаться с владельцами павильонов.

Западное мышление основывается на аксиоме о независимой и объективной реальности, совершенно очевидной для западного ума. Спор между идеализмом и материализмом, которому посвящены века западной философии, является в этом смысле внутренней дилеммой, которая не выходит за рамки концепции объективной реальности. Для восточной мудрости, в которой реальность есть порождение самосознания, нет места в этом споре. Ее главным вопросом оказывается вопрос о связи бытия (субъективной, иллюзорной реальности) и небытия, лежащего в основе этой психофизической проекции, именуемой миром, на абсолютное ничто, которое не является ни духовным, ни материальным. Именно поэтому же для западного мышления бог – это высшая духовная инстанция, то, с чего начинается Вселенная. И это принципиально в логическом смысле, как ни называй акт творения – божественным откровением или моделью Большого взрыва (ибо тут же возникает вопрос о том, что было до Большого взрыва и кто его спровоцировал). Можно сказать, что на уровне словоупотребления грань между западным и восточным мышлением заключается в том, где поставлена частица отрицания. Для первого то, что было до Большого взрыва, было ничем. Для второго, это не было даже ничем. Это абсолютное небытие, которое находится вне самосознания, вне языка. И ему есть совершенно рациональное объяснение. Восточная мудрость Гаутамы, Лао, Гераклита, Иисуса, как это ни странно прозвучит, лишена всякого мистицизма.