Герман Дейс - САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

«Да, но свойская колбаса много вкуснее и полезней чайной казённой», - снова сомневался Сакуров, вспоминая грузинские домашние колбаски, которые он покупал на центральном сухумском рынке.

«Конечно, но когда это наш человек считался с вкусовыми свойствами любой пищи или её полезными качествами? Был бы набит стомах (99) и – дело в шляпе…»

«Это точно», - соглашался Сакуров, памятуя такое нелицеприятное явление в новой русской действительности, как стопроцентная магазинная реализация гуманитарной помощи в виде всяких отбросов евроамериканского пищепрома вплоть до просроченных собачьих сосисок и заплесневелого английского чая (100).

«Ладно, пошли спать», - предлагал Жорка и отваливал в свою избу.

«Да, заснёшь тут, - прикидывал Сакуров, закуривая новую самокрутку, - теперь до утра буду думать о том, чего мне тут Жорка наговорил...»

Мысли по поводу сказанного Жоркой возникали у Сакурова всякие, от недоумевающих до обиженных. Недоумевал Сакуров (и не в первый раз по этому поводу) из-за того, как Жорка всегда просто объяснял почти всё, о чём возникал интерес у его собеседника. Обижался же Сакуров за народ, о котором Жорка высказывался не очень уважительно и к которому бывший морской штурман кровно принадлежал наполовину.

«Тоже мне, знаток хренов, - ругал Жорку Сакуров, укладываясь в постель, - написал какую-то фигню, за которую ещё никто хорошо платить не хочет, а уже возомнил себя Гоголем…»

Засыпая, Константин Матвеевич представил себе портрет великого русского писателя и, кстати, вспомнил «Мёртвые души» (101). Бывший морской штурман мысленно пролистал страницы незабвенного произведения и с удивлением констатировал, что из всех описанных Гоголем героев только один положительный, да и тот – нерусский (102). Затем на память Сакурову пришли такие образчики русской классической литературы как «Анна Каренина» Льва Толстого, «Идиот» Достоевского и «Вишнёвый сад» Антона Павловича Чехова. И Константин Матвеевич впервые осознал, что описанных в вышеназванных образчиках действительно приличных людей – раз-два и – обчёлся.

Сказанное Жоркой начало сбываться не скоро, но надёжно. В частности, насчёт изобилия. Оно, правда, уже наступило, но это было какое-то или дерьмовое, или какое-то оскорбительное изобилие. Этим летом Сакуров повадился мотаться в Москву с зеленью и ранним чесноком, не забывая про огурцы и прочую картошку. Он нагружался как верблюд, пёр с утра пораньше на станцию, там садился на первый проходящий поезд, за час без малого доезжал до Московской железки, пересаживался на электричку и с одной пересадкой добирался до первопрестольной. От деревни до Москвы считалось триста с хвостиком вёрст, но в столицу бедный бывший морской штурман приезжал в одиннадцать вечера, потому что многие маршруты демократы отменили, и на каждом стыковой станции между перегонами Сакурову приходилось сидеть часа по три.

Прибыв в Москву, бывший морской штурман хоронился вместе с товаром в каком-нибудь укромном месте и стучал зубами там от холода и голода, боясь лишний раз пошевелиться, чтобы не привлечь внимания лихих людей или новых российских милиционеров, озлобленных желанием разбогатеть быстро и много.

Утром Сакуров выползал на свет божий и, купив полусуточную субаренду у какой-нибудь спекулянтки в каком-нибудь подземном переходе, реализовал свой товар.

А так как времени до подходящего транспорта в обратную сторону, отправляющегося с Павелецкого вокзала в четверть двенадцатого ночи, у бывшего морского штурмана оставалось с запасом, то большую его часть он убивал, шатаясь по вещевым рынкам и магазинам. Вот он шатался и не уставал удивляться такому резкому переходу от хронического дефицита к трещащему по швам от переполнявшего самого себя изобилия. В общем, было всё, что душа пожелает. Причём самого отвратного качества, независимо от того, где что и почём продавалось. Так, Жорка уже успел рассказать Сакурову, что одни и те же ботинки можно купить и на вещевом рынке за двадцать долларов, и в бутике за двести. Рассказав, Жорка показал ботинки, купленные два месяца назад на рынке и уже треснувшие по трём швам из четырёх имеющихся.

«А начальник моей благоверной купил такие же в бутике, - сообщал Жорка, - так у него они треснули ещё раньше, потому что у него подъём выше… А что с мебелью творится! – продолжал тему бывший интернационалист. – Жена того же сраного начальника, который теперь получает почему-то в двадцать раз больше своих подчинённых, купила диван якобы из Италии. И что ты думаешь? Обшивка на диване лопнула через неделю. Представляешь? В общем, пришлось жене начальника моей жены и ему самому искать специального мастера, перетягивающего якобы итальянские диваны. Ну, тот им диван за триста долларов перетянул и посоветовал, в целях сохранности новой перетяжки, на диване спать очень аккуратно, а про камасутру забыть вообще. Короче: как хвастался начальник моей жены на каком-то ихнем космическом корпоративе, теперь они с женой спят на новом диване якобы из самой Италии по очереди, а камасутрой занимаются на половичке в прихожей…»