Константин Крылов - Притчи

Так мир впал в нищету и жил в ней веками.

Но желающих странного это не устроило. Сами они, конечно, жили жирно и сладко, ибо их собственные желания материальных благ неизменно удовлетворялись. Однако, они заметили, что люди начали не только ненавидеть, но и презирать их за их подлое богатство, а это было как раз то, чего они не хотели. Они хотели презирать других сами, а в ответ получать только зависть и обожание.

Тогда они начали кое-что отдавать людям назад. Разумеется, не всем, не всегда, дозировано и понемножку. Главное было — поддерживать иллюзию, что можно жить нормально и что-то иметь, не принадлежа к желающим странного. Людям отдавали ровно столько, чтобы эту иллюзию поддерживать.

Изменились и сами желающие странного. Если раньше они ещё желали чего-то такого, чего желали остальные люди, то теперь у них осталось одно желание: презирать и иметь повод для презрения. Все материальные желания — ну там самолёт, машина или даже сисястая блондинка — стали в их глазах свойством смердов, которых они обирали и обижали. То есть чем-то презираемым.

Желающие странного дошли даже до того, что научились внушать людям глупые и гадкие желания, и потом кривили губы, глядя, как люди занимаются всякой дрянью…

— Отец, но почему ты отказываешь мне в наследстве? — возопил Том, осторожно оглаживая на груди накрахмаленную рубашку.

— Потому что ты растратишь мои деньги на удовольствия, — прохрипел отец.

— Но на что ещё их тратить? — возопил Том. — Отец, зачем ты их тогда копил?

— Не надо любить удовольствия… Надо любить деньги… — отец поперхнулся, но сделал усилие и выплюнул мокроту в тазик. — Деньги… надо любить деньги…

— Деньги стоят столько, сколько на них можно купить, — в который раз повторил Том. — Иначе зачем они?

— Дурак… Щенок… Деньги хороши не тем, что можешь на них купить ты… А тем, чего на них не могут купить другие… Я смотрю на своё золото и думаю о том, что на эти деньги можно накормить тысячи бедняков… а так они будут подыхать от голода… в этом счастье… хе-хе… кхе-кхе, — старик снова закашлялся. — Лишить бедных счастья, в от в чём цель богатства… Ты всего лишь белая двойка… Ты не получишь Градуса…

— Отец, ты безумен, — решился, наконец, Том. — Ты сошёл с ума. Сейчас придут два врача и засвидетельствуют это. А я пойду в подвал и возьму твои деньги.

Отец хотел что-то сказать, но поперхнулся, и на этот раз не смог выкашлять сгусток крови.

Когда Том спустился в подвал, сундуки были пусты.

Комиссар положил ноги на стол. Грязные сапоги брякнули по резному столику.

— Чё, клифт?

Фурман почесал в затылке.

— Ну… Только грязно тут у вас, — он обвёл взглядом загаженую комнату.

— В этом весь цимес! — снизошёл комиссар. — Это ж царские покои! Тут ихний царь спал. Занавесочки тут всякие, вазочки… тьфу. А вот этот столик какой-то крепостной полжизни вырезал. Полжизни! А я его — опля! — он постучал сапогами по столешнице. Нежный лак пошёл трещинами.

— Опля! — комиссар вскочил на столик и принялся его топтать. Из-под сапог летели кусочки разноцветного дерева.

«Чёрная четвёрка» — решил Фурман. «Скорее всего, их высший уровень — чёрная семёрка, как у Троцкого… но не выше. Хотя власть мы им дадим. На полвека… а там посмотрим.».

Ловко крутящийся лакей подвалил с подносиком, на котором стояли высокие бокалы с шампанским.

— Хорошо, — сказал Жора, отдуваясь после бокала шампусика. — Живём, бля. Всю жизнь мечтал попробовать.

Смотрящий смерил Жору взглядом и мысленно записал ему чёрный ноль. Этот был безнадёжен.

— «Дом Периньон», — оценил Сева. — Да, ничего винишко.

Смотрящий поставил ему белый ноль. Этот что-то понимал, но не более того.

— Да я этот шампусик вонючий терпеть не могу, — Вован скривил толстую губу. — Ну бля не пиво же хлобыстать, как быдляк? Надо соответствовать. Цивилизация всё-таки.

Смотрящий поставил Вовану белую единицу.

— Так себе шампанское, — пожал плечами Аркадий. — Я лично предпочитаю воду. Алкоголь разрушает мозг.

— Да ну, — скрючил рожу Вован. — Зачем тебе думать-то? Нам баблосов на сто лет хватит.

— Мало ли что может случиться, — поджал губы Аркадий.

Смотрящий поставил Аркадию красную тройку: этот что-то понимал.

— Пророк запрещает пить вино, — брезгливо сказал Саид, бросая презрительный взгляд на собеседников.

Смотрящий поставил ему красную четвёрку: этот уже умел презирать людишек за их жалкие желания, но искал для этого презрения внешний повод.