Вадим Розин - Эзотерический мир. Семантика сакрального текста

«У мага нет данных о том, что он находится в двух местах сразу. Ощущать это было бы равносильно тому, чтобы встретиться со своим дублем лицом к лицу, а маг, который сталкивается лицом к лицу с самим собой, — мертвый маг. Таков закон. Так сила расположила вещи. И никто не знает почему».

Станислав Лем также любил описывать встречи двойников. В романе «Солярис» есть рассказ героя о том, как одному из обитателей Станции являлось какое-то существо, что-то вроде живой шляпы (одно из его глубоких, интимных переживаний). Не напоминает ли этот рассказ переживания Паблито?

«Я спросил Паблито о его встрече с нагвалем, и он рассказал мне историю своей первой встречи с ним. Он сказал, что однажды дон Хуан дал ему корзину, которую он посчитал подарком доброй воли. Он повесил ее на крюк над дверью своей комнаты, и поскольку в то время не мог придумать для нее никакого использования, то весь день и не вспоминал о ней. Он сказал, что, по его мысли, корзина была даром силы и должна была быть использована для чего-нибудь особого.

В начале вечера, который, по словам Паблито, был и для него самым опасным часом, он вошел в комнату, чтобы надеть пиджак. Он был один дома и собирался идти в гости к другу. В комнате было темно. Он схватил пиджак, и, когда уже подходил к двери, корзина упала перед ним и подкатилась к его ногам. Паблито сказал, что он смехом прогнал свой испуг, как только увидел, что это просто корзина, которая упала с крючка. Он нагнулся, чтобы поднять ее, и вся его жизнь содрогнулась. Корзина отпрыгнула от него и начала трястись и визжать, как если бы кто-нибудь крутил ее и давил на нее. Паблито сказал, что из кухни в комнату попадало достаточно света, чтобы все вокруг можно было хорошо различать. Мгновение он смотрел на корзину, хотя чувствовал, что этого делать не нужно. По корзине прошли конвульсии, как будто она тяжело дышала. Паблито утверждал, пересказывая свой опыт, что он действительно видел и слышал, как корзина дышала, и что ома была живой и гонялась за ним но всей комнате, загораживая ему выход. Затем корзина начала расти, раздуваться. Все кольца бамбука разошлись, и корзина превратилась в гигантский шар, подобно сухому кусту перекати-поля, который покатился к нему. Оп упал назад, на пол, а шар начал взбираться по его ногам. Паблито сказал, что к этому времени он уже потерял ум и истерически визжал. Шар пригвоздил его и двигался по его ногам, как бы пронзая их иглами. Он попытался оттолкнуть его, и тогда заметил, что шар — это лицо дона Хуана с открытым ртом, готовым пожрать его. В этом месте он не смог выдержать ужаса и потерял сознание».

Дело даже не в том, что Карлос Кастанеда хорошо знает и использует другие эзотерические идеи. Более важно, что он предложил язык описания эзотерического опыта, а также создал своеобразную эзотерическую модель самой эзотерической жизни. Введя понятие о «реальности», «различии тоналя и нагваля» и ряд других представлений, Карлос Кастанеда перевел проблему из плана осмысления единственной эзотерической реальности в план метазнания, так сказать, учения о самом эзотеризме как знании и образе жизни. «Дон Хуан» — это не только замечательное произведение эзотерической литературы, не только описание определенной эзотерической реальности, но одновременно — это модель и смысл эзотерического пути как такового. В этом отношении значение «Дона Хуана» трудно переоценить.

Пришла очередь высказаться и мне. Конечно, осмысляя эзотерические учения, я не молчал, и, вероятно, моя интерпретация просматривается; как выразился один из слушателей у меня «постоянно выглядывают то уши, то хвост». Но одно дело говорить о других, другое — о себе, легко рассматривать чужие творения, трудно открыться самому. То, что я буду дальше излагать, по многим причинам нельзя поставить на один уровень с уже рассмотренными учениями. И потому, что я не идеолог, а философ (методолог), и потому, что мой опыт ограничен (опыт жизни русского еврея, советского интеллигента), и потому, что я не чувствую за своей спиной некой сверхреальности. Мои мысли, размышления принадлежат только мне, они не приоткрывают завесы в иной мир, страшный и сияющий. Короче, это именно мысли, а не истины, размышления, а не откровения.