Вадим Розин - Эзотерический мир. Семантика сакрального текста

— это противоречие только по твоему мнению. Я предупреждал тебя ранее, чтобы ты не пытался сбить самого себя с ног, стараясь понять это.

— Не говоришь ли ты, что нагваль — это ум?

— Нет, ум — это предмет на столе, ум — это часть тоналя. Скажем гак, что ум — это чилийский соус. — Он взял бутылку соуса и поставил се передо мной.

— Может, нагваль — душа?

— Нет, душа тоже на столе. Скажем, душа — это пепельница.

— Может, это мысли людей?

— Нет, мысли тоже на столе. Мысли как столовое серебро. Он взял вилку и положил ее рядом с чилийским соусом и пепельницей.

— Может быть, это состояние блаженства, неба?

— И не это тоже. Это, чем бы оно ни было, есть часть тоналя. Это, скажем, бумажная салфетка.

Я продолжал перечислять возможные способы описания того, о чем он говорит: чистый интеллект, психика, энергия, жизненная сила, бессмертие, принцип жизни. Для всего, что я назвал, он находил предмет на столе, как противовес, и ставил его передо мной, пока все предметы на столе не были собраны в одну кучу.

Дои Хуан, казалось, бесконечно наслаждался. Он хихикал, потирал руки каждый раз, когда я называл другую вероятность.

— Может быть, нагваль — высшее существо, всемогущий Бог? — спросил я.

— Нет, Бог тоже на столе. Скажем так, что Бог — это скатерть. — Он сделал шутливый жест для того, чтобы скомкать ее и положить с другими предметами передо мной.

— Но, значит, ты говоришь, что Бога не существует?

— Нет, я не сказал этого. Все, что я сказал, это то, что нагваль — не Бог, потому что Бог является предметом нашего личного тоналя и тоналя времени. Тональ является, как я уже сказал, всем тем, из чего, как мы думаем, состоит мир, включая Бога; конечно, в качестве тоналя нашего времени Бог не более важен, чем что-либо другое…

— Если нагваль не является ни одной из тех вещей, которые я перечислил, то, может быть, ты сможешь рассказать мне о его местоположении. Где он?

Дон Хуан сделал широкий жест и показал на область за границами стола. Он провел рукой, как если бы ее тыльной стороной очищал воображаемую поверхность, которая продолжалась за краями стола.

— Нагваль там, — сказал он, — где обитает сила. Мы чувствуем с самого момента рождения, что есть две части нас самих. В момент рождения и некоторое время спустя мы являемся целиком нагвалем. Затем мы чувствуем, что для того, чтобы функционировать, нам необходима противоположная часть того, что мы имеем. Отсутствие тоналя дает нам с самого начала ощущение неполноты. Последующее развитие тоналя делает его совершенно необходимым для нашего функционирования. Настолько необходимым, что он замутняет сияние нагваля, захлестывает его. С того момента, как мы становимся целиком тоналем, мы уже ничего больше не делаем, как только взращиваем наше старое ощущение полноты, которое сопровождало нас с момента нашего рождения…

— Можно сказать, что нагваль ответственен за творчество, — сказал Дон Хуан наконец и посмотрел на меня пристально. — Нагваль — единственная часть нас, которая может творить.

Он оставался спокойным, глядя на меня. Я чувствовал, что он определенно ведет меня в ту область, которую мне хотелось бы узнать получше. Он сказал, что тональ не создает ничего, а только является свидетелем и оценщиком. Я спросил его, как он объясняет тот факт, что мы конструируем суперсооружения и машины.

— Это не творчество, — сказал он. — Это только паяний. Мы можем спаять все, что угодно, своими руками или объединяясь с руками других тоналей. Группа тоналей может спаять все, что угодно, своими руками или объединяясь с руками других тоналей. Группа тоналей может спаять все, что угодно, в том числе суперсооружение, как ты сказал.

— Но что же такое тогда творчество, Дон Хуан?

Он посмотрел на меня, скосив глаза. Мягко усмехнувшись, он поднял правую руку над головой и резким движением повернул кисть, как бы поворачивая дверную ручку.

— Творчество — вот, — сказал он и поднял свою ладонь на уровень моих глаз.

Мне потребовалось невероятно долгое время для того, чтобы сфокусировать глаза на его руке. Я ощущал, что прозрачная мембрана держала все мое тело в фиксированном положении и что мне нужно прорвать ее, чтобы остановить свой взгляд на его руке. Я старался, пока капли пота не попали мне в глаза. Наконец, я услышал или ощутил хлопок, и мои глаза и голова дернулись, освободившись.

На его правой ладони находился самый любопытный грызун, какого я когда-либо видел. Он был похож на белку с пушистым хвостом. Однако в шерсти его хвоста были жесткие щетинки.