Вадим Розин - Эзотерический мир. Семантика сакрального текста

Есть еще одно требование, звучащее постоянно. Это установка на изменение человека. Дон Хуан постоянно предлагает своему ученику измениться, преодолеть себя, отказаться от себя такого, каким он является. В культуре с ее затверженными и устойчивыми отношениями и ролями человек или не изменяется вообще, или его изменение запрограммировано. Человек, вышедший из культуры, не может не изменяться, он должен быть текучим, принимать любые экстраординарные ситуации как обычные, реагировать на них мгновенно. Изменение — естественный ответ на эзотерический мир, который является отрицанием обычного константного мира культуры. Но каков он этот мир, в каких границах человек должен изменяться? «Мир, — говорит дон Хуан, — это загадка, он совсем не такой, каким ты его себе рисуешь». Поясняя свою мысль, он продолжает: «Конечно, он в то же время и такой, каким ты его себе рисуешь. Но ведь это еще не весь мир». С. Аверинцев показывает, что и в средние века мир воспринимался как загадка. Однако это загадка для человека, который не может проникнуть в замысел Бога, поскольку замысел Бога — тайна. Загадочность эзотерического мира иного свойства: этот мир — загадка, поскольку он неизвестен и бесконечен. Выйдя из культуры, человек оказывается во власти загадочной магической стихии, и его сознание должно быть сориентировано на загадку мира.

Но ради чего ведется весь этот штурм западного сознания? Ради эзотерического знания? Он ведется не только ради «остановки мира». Это еще одно представление, не находящее аналога в других эзотерических учениях. Воин накапливает силы, говорит дон Хуан, и в один прекрасный день останавливает мир. Остановка мира, как и сатори, — показатель необратимости движения ученика: прежний мир и жизнь уходят безвозвратно (мир разрушается, останавливается), и человек вступает в мир новый, эзотерический. Для Карлоса Кастанеды первый раз мир остановился так:

«Жук вылез из глубокой норы и остановился в нескольких дюймах от моего лица. Он, казалось, смотрел на меня, и на секунду я почувствовал, что он осознал мое присутствие. Наверное гак же, как я осознал присутствие собственной смерти. Я испытал озноб. В конце концов жук и я не очень-то различались. Смерть как тень подкарауливала каждого из нас из-за камня. Я ощущал момент необычного подъема. И жук, и я были на одной чаше весов. Никто из нас не был лучше другого. Наша смерть делала нас равными.

Мой подъем и радость были столь захватывающими, что я начал плакать. Дон Хуан был прав. Он всегда был прав. Я жил в самом мистическом мире и, как любой другой, был самым мистическим существом. И, тем не менее, я не был более важным, чем жук…

Солнце было почти на горизонте, и его желтоватые отблески мешали мне ясно видеть. В этот миг я услышал какой-то особенный грохот. Он был похож на звук далекого реактивного самолета. Когда я остановил свое внимание на нем, звук усилился до длительного металлического визга, а затем ослаб, пока не превратился в гипнотизирующую мелодию… Я отвел глаза и увидел койота, спокойно бегущего через поле… Он замедлил свой шаг и остановился в полутора-двух метрах от меня. Мы посмотрели друг на друга, а затем койот подошел еще ближе. Его коричневые глаза были дружелюбными и ясными. Я уселся на камни, и койот почти касался меня. Я был ошеломлен. Я никогда не видел дикого койота так близко, и единственное, что мне пришло в голову в этот момент, — это заговорить с ним. Я начал, как человек, говорящий с дружественно настроенной собакой. Затем я почувствовал, что койот «ответил» мне. У меня была абсолютная уверенность, что он мне что-то сказал. Я был смущен, но у меня не было времени разбираться в своих чувствах, потому что койот «заговорил» снова. Не то чтобы животное произносило слова, как их произносили люди. Скорее это было «ощущение», что он говорил. Но это было не тем ощущением, которое возникает, когда домашнее животное общается со своим хозяином. Койот фактически что-то сказал. Он передавал мысль, которая вылилась во что-то весьма похожее на предложение. Я сказал: ‘‘Как поживаешь, маленький койот?» И мне показалось, что я услышал ответ животного: «Я хорошо, а как ты?»

В конце концов, он спросил меня, что я тут делаю. И я сказал, что я пришел сюда, чтобы «остановить мир». Койот сказал: «Как здорово!» И тут я сообразил, что это был койот, владеющий двумя языками. Существительные и глаголы в его предложении были на английском, по союзы и восклицания — на испанском. Мне пришла в голову мысль, что я нахожусь в присутствии сказочного койота (Чикано). Я стал смеяться над абсурдностью всего этого и смеялся так сильно, что почти впал в истерику. Затем весь груз невозможности того, что происходит, обрушился на меня, и мой разум заколебался. Койот поднялся на ноги, и наши глаза встретились. Я пристально смотрел в них. Я чувствовал, что они тянут меня, и внезапно животное стало радужным. Оно начало испускать сияние. Казалось, что мозг мой проигрывает воспоминания другого события, которое имело место десять лет назад, когда под воздействием пейота я был свидетелем превращения обычной собаки в незабываемое радужное существо. Казалось, койот вызвал воспоминание, и память этого события наложилась на очертания койота. Койот стал текучим, жидким, светящимся существом. От его свечения кружилась голова. Я хотел закрыть глаза руками, чтобы защитить их, но не мог двинуться. Светящееся существо коснулось меня в какой-то неопределенной части меня самого, и мое тело испытало такую полную неописуемую теплоту и такое хорошее самочувствие, что, казалось, это прикосновение заставило меня взорваться. Я стал «разобщенным»…