Олег Буткевич - Красота

Между тем, как уже отмечалось, всякое особое объективное содержание действительности (в данном случае эстетическое), если оно на самом деле существует, должно не только быть не зависимым от субъекта, но еще и обладать собственными качественными характеристиками, позволяющими выделить это особое содержание из всей совокупности объективных явлений. Поскольку единственным параметром объективно-эстетического в данном случае является соотнесенность явлений с мерой человеческого рода, а этот параметр характеризует, в представлении автора, нее человеческое познание и все человеческое творчество, как и продукты того и другого, постольку ничего специфически эстетического в «эстетическом мире» объективно не содержится. Следовательно, теоретически такового просто не существует .

Казалось бы, неожиданный конфуз, с которым сталкивается читатель на последней странице книги, на самом деле был предопределен уже при постановке проблемы, когда автор, как мы помним, «упростил» вопрос, отказавшись от учета специфических особенностей существования и восприятия «эстетического объекта» — «узлового» пункта всей своей концепции. Если мы вернемся к определению предмета эстетического отношения, как он трактован в книге, мы увидим, что уже сам этот предмет, по существу, не имеет объективной определенности. В самом деле, автор ограничивает специфику предмета эстетического отношения «функциональным» соответствием явлений действительности «мере человеческого рода», «практическому развертыванию сущностных сил человека». Но ведь такое соответствие вовсе не характеризует именно и только «эстетический» предмет. Оно издавна осознано и теоретически осмыслено как в положительных понятиях «полезность», «необходимость», «благоприятность» и т. д., так и в отрицательных — «бесполезность», «вредность», «опасность», «гибельность" и т. п.. В сфере собственно человеческих взаимоотношении функциональное соответствие конкретных действий того или иного индивида исторически конкретной мере человеческого рода также давно осознано во всем комплексе этических, политических, даже всеобщефилософских понятии типа «честность«, «гражданственность», «прогрессивность», «человечность» и т. д.

Конечно, бесчисленные частные случаи объективно-функционального соответствия или несоответствия процессов, предметов, фактов действительности мере человеческого рода, то есть полезные и вредные, моральные и аморальные, важные и несущественные явления могут быть восприняты и оценены и как прекрасные и как безобразные. Попытки определения прекрасного через понятия, характеризующие функциональное соответствие действительности человеку и его деятельности, или, как пишут сегодня, соответствие мере человеческого рода, будь то мораль или польза, имеют очень древнюю историю. Вспомним вновь классический диалог Платона.

«Сократ. [...] Таким образом, и прекрасные тела, и прекрасные установления, и мудрость, и все, о чем мы только что говорили, прекрасно потому, что оно полезно.

Гиппий. Очевидно.

Сократ. Итак, нам кажется, что прекрасное есть полезное.

Гиппий. Конечно, Сократ.

Сократ. Но ведь полезное это то, что творит благо.

Гиппий. Вот именно.

Сократ. А то, что творит, есть не что иное, как причина, не так ли?

Гиппий. Так.

Сократ. Значит, прекрасное есть причина блага.

Гиппий. Вот именно.

Сократ. Но, Гиппий, ведь причина, с одной стороны, и причина причины, с другой — это разные вещи; ведь причина не могла бы быть причиной причины. Рассмотри это так: не оказалась ли причина чем-то созидающим?

Гиппий. Конечно.

Сократ. Не правда ли, созидающее творит то, что возникает, а не то, что созидает?

Гиппий. Это так.

Сократ. Значит, возникающее — это одно, а созидающее — другое?

Гиппий. Да.

Сократ. Следовательно, причина не есть причина причины, но лишь причина того, что от нее возникает.

Гиппий. Конечно.

Сократ. Итак, если прекрасное есть причина блага, то благо возникает благодаря прекрасному. И мы, думается, усердно стремимся к разумному и ко всему остальному прекрасному, потому что производимое им действие и его детище, благо, достойны такого стремления; из того, что мы нашли, оказывается, что прекрасное — это своего рода отец блага.

Гиппий. Конечно, так. Ты прекрасно говоришь, Сократ.

Сократ. Л не прекрасно ли сказано мною и то, что ни отец не есть сын, ни сын не есть отец?

Гиппий. Разумеется, прекрасно.