Ричард Бах - Мост через вечность

Деньги – это одно, а вот толпы, и когда тебя узнают, а ты хочешь тишины и одиночества – это совсем другое. Честь и слава? В малых дозах – может быть, даже приятно, ну а если ты уже не в состоянии все это пресечь? Если после всех этих телевизионных штучек повсюду, куда только ни пойдешь, кто-нибудь обязательно говорит: «Я знаю вас! Ничего не говорите: а-а, вы тот самый парень, который написал эту книгу!»

Мимо в предполуденном свете, не глядя, проезжали и проходили люди. Я был практически невидим. Они не знали меня, я был всего лишь прохожим, направляющимся в сторону аэропорта с аккуратно свернутой подстилкой в руках, некто, имеющий право свободно ходить по улицам, не привлекая к себе всеобщего внимания.

Приняв решение сделаться знаменитостью, мы лишаемся этой привилегии. Но писателю это вовсе не обязательно. Писатель может оставаться неузнаваемым где угодно, даже когда множество людей читает его книги и знает его имя. Актеры так не могут. И ведущие телепередач не могут. А писатели – могут!

Если мне предстоит стать Личностью – буду ли я об этом сожалеть? Я всегда знал – да. Вероятно, в каком-то прошлом воплощении я старался приобрести известность. Это – не захватывающе, не привлекательно, – предупреждало то воплощение, – иди на телевидение – и ты об этом пожалеешь.

Маячок. Мигалка с зелено-белым вращающимся стеклянным колпаком – ночная отметка аэропорта. Задрав нос, на посадку заходил «Аэронка-Чемпион» – двухместный тренировочный самолет с тканево-лаковой обшивкой и задним колесом под килем вместо носового спереди. Мне заочно понравился аэропорт, – только по «Чемпиону», заходящему на посадку.

А как некоторая известность отразиться на моем поиске любви? Первый ответ возник мгновенно, без малейшей тени колебания: это смертельно! Ты никогда не узнаешь, Ричард, любит она тебя или твои деньги. Послушай, если ты вообще намерен ее отыскать, – ни в коем случае никогда не становись знаменитостью. Ни в каком виде.

Все это – на одном дыхании. И тут же забылось.

Второй ответ был настолько толковым, что стал единственным, к которому я прислушался. Родная душа – светлая и милая – она ведь не путешествует из города в город в поисках некоего парня, который катает пассажирок над пастбищами. И не повысятся ли мои шансы с ней встретиться, когда она узнает, что я существую? Редкая возможность, специальное стечение обстоятельств в тот самый момент, когда мне так необходимо ее встретить!

И, несомненно, стечение обстоятельств приведет мою подругу прямо к b%+%"('.`c как раз во время демонстрации нужной программы и подскажет, как нам встретиться. А публичное признание постепенно рассеется. Спрячусь на недельку в Ред Оук, штат Айова, или и Эстрелла Сэйлпорте, в пустыне к югу от Феникса, и таким образом верну себе уединение, но найду ее! Разве это так уж плохо?

Я открыл дверь конторы аэропорта.

– Привет, – сказала она, – чем могу быть вам полезна?

Она заполняла бланки счетов за конторкой, и улыбка ее была ослепительна.

Мой «привет» увяз где-то между ее улыбкой и вопросом. Я не знал, что сказать.

Как ей объяснить, что я – свой, что аэропорт, и маячок, и ангар, и «Аэронка», и даже традиция дружески говорить «привет» тому, кто приземлился – это все часть моей жизни, что все это было моим так долго, а теперь вот ускользает и меняется из-за того, что я сделал, и что я вовсе не уверен, что хочу перемен, так как знаю: все это – мой единственный дом на земле?

И что могла сделать она? Напомнить мне, что дом – это все известное нам и нами любимое и что домом становится все, что мы выбираем в качестве дома? Сказать мне, что она знает ту, которую я ищу? Или что парень на белозолотистом «Тревл Эйр» приземлялся час назад и оставил для меня записку с именем женщины и адресом? Или предложить план, сообразно которому я мог бы мудро распорядиться миллионом четырьмястами тысячами долларов? Чем она могла быть мне полезна?

– Да я, в общем-то, не знаю, чем вы можете быть мне полезны, – сказал я. – Я в некоторой растерянности, похоже. А у вас в ангаре есть старые аэропланы?

– «Потерфилд» – довольно старый – он принадлежит Джилл Хэндли. «Тигровый мотылек» Чета Дэвидсона. У Морриса Джексона – «Уэко», но он запирает машину в отдельном Т-образном ангаре:

Она засмеялась, – «Чемпионы» уже довольно старые. Вы ищете «Чемпион»?

– Это – один из лучших аэропланов в мировой истории, – сказал я.

Ее глаза сузились:

– Нет, я шучу! Не думаю, что мисс Рид когда-нибудь станет продавать свои «Чемпионы».