Таким образом, сознание является сложным функционирующим целым, тогда как мысль (в ее возникновении) остается атомарным фактом или событием. Именно в своем функционировании сознание подпадает под власть Взаимообусловленного Возникновения. Мысль же не имеет никакой функции, кроме ее возникновения и исчезновения. Далее о сознании можно сказать, что в каких-то случаях оно находится вне топоса, пространства своего функционирования. В то время как мысль, движущаяся в пространстве, не имеет ни «вне», ни «внутри» в качестве своих топологических индикаторов. Поэтому даже сказать, что «сознание находится в теле», будет не более чем полуистиной, ибо — как это было сказано Буддой — сознание не «находится» в теле, а появляется, подобно лицу, появляющемуся в зеркале.
И наконец, в отличие от мысли, которая может быть кармически благой, дурной или нейтральной, сознание полагается нейтральным по преимуществу. Это приводит нас к еще одному различию между мыслью и сознанием, различию, установление которого имело весьма важные последствия для дальнейшего хода буддийской философской мысли. Посмотрите, в знаменитой строке Дхаммапады (см. I, 1): «Если кто-то действует и говорит с нечистой мыслью...»: «кто-то» противопоставлен «мысли» как условный субъект мышления противопоставлен мышлению. С точки зрения концепции сознания в Собрании Драгоценностей этот «кто-то» и есть сознание. Или даже: с этой точки зрения сознание и есть этот «кто-то» Дхаммапады. В этом можно увидеть решительный методологический отход от Абхидхармы Малой Колесницы с ее принципиальным не-различением между мышлением, объектом мышления и мыслящим.
В Собрании Драгоценностей сознанию приписывается, в качестве дополнительного атрибута, сила. Мы читаем, что только силой кукловода деревянная кукла прыгает, пляшет и т.д. Тело — это деревянная кукла. Но здесь притча останавливается — кто мы: мыслящие куклы или каждый из нас является одновременно куклой и кукловодом? Ответ напрашивается сам собой. Но вопрос гораздо сложнее. Ведь и кукловод, как о нем говорилось выше, может быть скрыт где-то вне наших тел или даже далеко за пределами сцены нашей жизни, сюжет которой он уже наговорил из-за занавеса. Я думаю, что именно отвечая на наш вопрос, великие мыслители Большой Колесницы и прибегли к идее силы в своем объяснении сознания. Сила сознания — это не просто сила «мудрости» (Skr. prajna), которая, когда наступит время, приведет сознание к последней остановке, к Нирване. Она — и сила памяти, из-за которой (и на основе которой) сознание становится «семенем» (Skr. bija) следующей жизни «кукловода». Тогда в конечном счете сила сознания может рассматриваться как главная сила трансформации, радикально изменяющая мысли, теля и жизни «кукловода».
(5) Кажется, что концепция «Зародыша Татхагаты» (Skr. tathagata-garbha) появляется в философских текстах Большой Колесницы как дополнительная к концепции Мысли Пробуждения. Может быть, она появляется в порядке, подобном порядку появления понятия «сознания» в его дополнительности к понятию «мысли» в абхидхармистских текстах. Если мы рассмотрим соотношение понятий Зародыша Татхагаты и Мысли Пробуждения, абстрагируясь от возможных семантических и этимологических истолкований, и пойдем путем чисто эпистемологического сопоставления этих понятий, то не преминем заметить, что Зародыш Татхагаты представляется, по крайней мере на первый взгляд, концептом более субстантивистским, чем концепт Мысли Пробуждения. Оговариваю, что субстантивистский здесь значит не более чем «предполагающий возможность истолкования как субстанции». В таком же примерно смысле, в каком было бы возможно сказать, что elan vital Анри Бергсона представляется более субстантивистским, чем абсолютный дух Гегеля, или что «живое существо» Эдмунда Гуссерля более субстанциально, чем Монада Лейбница.
В Собрании Драгоценностей этот субстанциализм находит свое описание в двух основных терминах «зародыш» и «семя». (Дальнейшее развитие махаянистской философии покажет, сколь важную роль эти термины сыграли в образовании нового религиозно-философского мировоззрения, буддийского тантризма.) Начнем с понятия «семени». Семя описывается в Собрании Драгоценностей как ориентированное на будущее. Когда мы читаем, что «сознание есть семя будущей жизни его носителя», то этим предполагается, что семя является субстанцией будущего сознания. Более того, возможно предположение, что сама идея семени коррелируется с сознанием как дополнительная к последнему. «Пробное» определение, которое царица Шримала дает Зародышу Татхагаты в последних фрагментах текстов этого семинара, имеет в виду, что Зародыш Татхагаты — это понятие, ориентированное на прошлое. Это определение звучит как догматическая онтология. Зародыш Татхагаты есть не что иное, как Тело Дхармы, находящееся в самсаре, в мире обусловленных дхарм. Оно, так же как и самсара, безначально и вечно. «Поэтому-то, — продолжает царица свое объяснение, — феноменальная вселенная не знает истока или происхождения. В то же время Мудрость Татхагаты есть Высшее Знание освобождения от самсары, т.е. Мудрость Абсолютной Пустотности».
Читать дальше