Александр Пятигорский - Введение в изучение буддийской философии

(1) Возникновение мысли — это отправная точка (и, вместе с тем фокус) всего абхидхармистского философствования. Но заметьте, в Абхидхарме просто нет взятых в отдельности «возникновения» и «мысли». Они — одно событие, один факт, неделимый во времени и пространстве, но абсолютно дискретный в своей временной и пространственной отделенности от любого другого возникновения мысли. Данное возникновение мысли ни продолжает предыдущего, ни переходит в следующее, ни, менее всего, превращается в какую-нибудь «другую» мысль. Но почему это так? Да потому, что никакая мысль не существует вне своего возникновения. Как нет вообще того, что могло бы возникнуть, либо «стать», либо «не случиться» в промежутке между возникновением данной мысли и возникновением другой. Ибо такое то немыслимо (или, скажем, так: нет точки, момента, в которых могла бы возникнуть мысль о том!).

Таким образом, я, начиная рассуждать о возникновении мысли согласно Абхидхарме, оговариваю, что мое рассуждение неизбежно становится в какой-то мере абхидхармистским, ведь я здесь — философ, а не историк философии. Но уже с первого шага я знаю, что попал в философскую ловушку, которую сам же себе и поставил. Чтобы как-то из нее выбраться, придется, вместе с Буддхагхошей, признать, что мысль здесь — это только обозначение. Но обозначение чего? Да того, что само не имеет никакого мыслимого содержания, в котором можно было бы увидеть различие, скажем, между мыслью и мышлением, мыслью и объектом мысли, да и между мыслью и мыслящим в придачу.

И это не говоря уже о различии между мыслью и возникновением мысли, по каковой причине они и употребляются столь часто как синонимы. Да и в чем мысль может отличаться от возникновения мысли, когда оба они по определению лишены того, чем одно из них могло бы отличаться от другого. То же самое можно сказать и о любых двух возникновениях мысли. К этому можно добавить, но в порядке чистого предположения, что именно от этой абхидхармистской идеи «неотличия» дхарм (мыслей) друг от друга и ведет свое происхождение возникшая где-то между II и I веками до н.э. концепция Пустоты в смысле отсутствия у мыслимого объекта его содержания.

Теперь, однако, пришло время вернуться к общим философским положениям, предельно кратко сформулированным в XII, 1 и впоследствии прокомментированным в XII, 2 — 3. Но сначала два замечания.

Первое: традиционное комментирование начиналось со слова с его семантикой и этимологией. Одно слово было нередко единицей комментирования (иногда группа из нескольких слов), что впоследствии, при переходе от устно запоминаемого текста к письменно фиксируемому, послужило основным принципом членения, сегментации самого текста. И уже в позднейших списках текст оказывался зачастую вторичным — в отношении комментария (не только в буддийских, но и в брахманистских письменных традициях).

Второе замечание. Буддийское философствование о мыслях и возникновении мысли по своему характеру указывает на наличие стойкой эмпирицистской основы для философии, возможно заложенной еще в добуддийские времена философствующими аскетами, джайнскими или даже ведийскими. С каким типом эмпиризма мы здесь имеем дело, сказать весьма трудно — бэконовским, берклианским или просто с эмпиризмом в смысле непосредственного дхьянического знания (см. выше: XI и X)? Но именно исходя из «первичного» эмпирического подхода, ранние абхидхармисты сформулировали два философских постулата, к которым в конечном счете сводится содержание текста XII. Первый: все, что есть, на самом деле не есть, а возникает. Второй: все, что возникает, есть мысль, т.е. только мысль и возникает. Тогда мы можем переформулировать начало Дхаммапады (см. VIII, 1) следующим образом: все дхармы умственны, в том смысле, что они являются либо мыслями, либо объектами мыслей, либо связаны с мыслями каким угодно другим мыслимым образом.

(2) Теперь перейдем в нашем философствовании о возникновении мысли к несколько «боковым» эмпирическим соображениям. Начнем с самого простого. Возникают миллиарды и миллиарды мыслей. Так ли это? Нет. Это общее, ни о чем конкретно не говорящее суждение, которое станет содержательным, только если, высказав его, мы укажем на тот конкретный способ, посредством которого кто-то мог бы увидеть возникновение мыслей в их конкретности и дискретности и тогда сказать: «возникают миллиарды и миллиарды мыслей». Если же мы спросим «где», то тот, кто этот способ употреблял, ответит терминологически точно: «Миллиарды и миллиарды мыслей возникают там, где они оказываются созерцаемыми в той или иной дхьяне». Таким образом, «где» возникновения мысли есть одно с «где» дхьянического созерцания. И соответственно «это возникновение мысли», «то возникновение мысли» будет также значить «этот момент созерцания», «тот момент созерцания». Но если мы, превысив меру любопытства, спросим: «А откуда они возникают?», то ответ будет: «Да ниоткуда, ибо нет такого состояния созерцания, созерцая в котором можно было бы дойти до источника или причины данной мысли, как и мысли вообще».