Игорь Нарский - Давид Юм

Последние тридцать лет своей жизни Юм не писал по собственно философским вопросам, и он выступает в эти десятилетия более то как историк, то как дипломат или критик религии. Разоблачение Юмом религии и церкви было лучшей частью его идейного наследия, и его заслуги в этом отношении не могут и не должны быть забыты. Но нельзя и оценивать Юма только исходя из этого. В поздние годы у него было много возможностей подвергнуть критике прежнюю свою общеагностическую позицию в философии, но возможностей этих Юм не использовал ни разу.

Как бы то ни было, отход Юма от тех крайностей агностицизма, которые ведут к субъективному идеализму и солипсизму, делается очевидным. Мы уже ссылались на результаты сравнения «Исследования о человеческом познании» с «Трактатом…». Но почему этот отход произошел, так сказать, «неофициально»? Видимо, потому, что все же не был столь значительным, как это сначала кажется, когда обращают внимание на то, что в своих очерках Юм заметно ближе к идеям Просвещения, чем в специальных философских работах, где он похож на антипросветителя. Действительно, в своих опытах он использует обычно то из своих воззрений, зафиксированных в «Трактате…», что согласуется с просветительскими идеями и им не противоречит. Казалось бы, налицо «возвращение блудного сына» к просветительским пенатам, но это не так.

В очерках Юм поставил перед собой иную задачу, тем более что очерки, как правило, были написаны Юмом еще до его временного сближения с группой Гольбаха и никогда впоследствии не были перередактированы в духе приближения к взглядам последнего. Юм стремился в очерках раскрыть психологию повседневной жизни современного ему буржуазного общества и попытался осуществить этот замысел с помощью метафизического метода, который применяли и многие французские просветители. Нередко он захватывает для анализа те же фрагменты социальной действительности, что и они, но оценивает их с позиций холодного скептика, далекого от идеалов Просвещения.

Основному ядру своей скептической концепции Юм остался верен до конца жизни, и это видно из его «Диалогов о естественной религии», над которыми он не переставал работать и размышлять до самых последних своих дней. Впрочем, несколько более «гибкая» поздняя позиция Юма была по сути дела заложена уже в «Трактате о человеческой природе», где он указывал, что «истинный скептик будет относиться с недоверием не только к своим философским убеждениям, но и к своим философским сомнениям» (19, т. 1, стр. 389). Это значит, что скептик (здесь это равняется: агностик) должен не только не отказываться от скептицизма, но «сохранять свой скептицизм во всех случаях жизни» (19, т. 1, стр. 386), расширять поле его применения, поднять на следующий, более высокий уровень, превратить в метаскептицизм!

От этого метаскептицизма Юма шел прямой путь к позитивизму, возобладавшему в разных вариантах в XIX в. в Англии, а в первой половине XX в. распространившемуся и во многих других капиталистических странах. Через Джона Стюарта Милля к Гарберту Спенсеру и Чарльзу Пирсону и далее к Бертрану Расселу шел этот путь.

Рассел заявлял, что взгляды Юма в некотором смысле являются в развитии философии тупиком; при попытках углубления и усовершенствования их «дальше идти невозможно» (48, стр. 678). Да, здесь можно согласиться с Расселом: далее по пути агностицизма, оставаясь агностиком, идти некуда. Уже два столетия буржуазная философия в Англии находится «под знаком Юма». В. И. Ленин указывал, что, например, «свою родословную Пирсон прямо ведет от Беркли и Юма» (11, стр. 47, ср. стр. 223). «Маху не приходит и в голову отрицать свое родство с Юмом», а «позитивистами и называют себя сторонники Юма» (11, стр. 163, 214).

Многие современные нам буржуазные историки философии безапелляционно признают, что Юм — прародитель неопозитивизма по крайней мере в двух конкретных моментах: феноменалистская трактовка процесса порождения идей впечатлениями подводит к принципу верификации, а проведение им демаркационной линии между фактами и отношениями идей намекает на принцип аналитичности логического познания (см. 96).

Линия агностицизма, как подчеркивает Ленин, неизбежно осуждает на колебания между материализмом и идеализмом. И поэтому в противоположность мнению Рассела следует сказать, что хотя философия Юма и есть «тупик», но выход из этого тупика существует, и заключается он в решительном и полном отказе от агностицизма и в переходе на открыто и последовательно признаваемые материалистические позиции.