Луи Альтюссер: За Маркса

Р. Гароди: «…вполне понять, что мы рискуем выбросить за борт, когда недооцениваем гегелевское наследие в мысли Маркса: не только ранние работы Маркса, работы Энгельса и Ленина, но и сам «Капитал»» (R. Garaudy, A propos des manuscrits de 44, Cahiers du communisme, p. 118 (mars 1963)).

Г. Мюри: «…мне не кажется обоснованным признание того, что он (Л. А.) не без излишнего шума предложил новое понятие, для того чтобы высказать истину, известную со времен Маркса и Энгельса. Более вероятно то, что ему показалось необходимым настаивать на существовании непреодолимого разрыва между детерминацией со стороны базиса или инфраструктуры и надстройки или сверхструктуры. Именно поэтому он отказывается менять местами полюсы противоречия между гражданским обществом и государством, о котором идет речь у Гегеля, делая, подобно Марксу, гражданское общество доминирующим полюсом, а государство — явлением, феноменом этой сущности. Между тем это решение, искусственно введенное в диалектику истории, делает для него невозможным увидеть то, как сам внутренний принцип капитализма в его специфическом противоречии порождает посредством своего собственного развития более высокую стадию империализма, неравномерность прогресса и необходимость наиболее слабого звена…» (La Pensée, avril 1963, Matérialisme et Hyperempirisme, p. 49). P. Гароди: «Хотя опосредования могут быть бесконечно сложными, человеческая практика едина, и именно ее диалектика представляет собой движущий принцип истории. Скрывать ее за (действительным) многообразием «сверхдетерминаций» значит затемнять наиболее существенное содержание «Капитала», который в первую очередь является исследованием этого главного противоречия, этого фундаментального закона развития буржуазного общества. Но как тогда возможно мыслить объективное существование основополагающего закона развития нашей эпохи, закона перехода к социализму?» (р. 119).

Свести счеты. Именно это выражение Маркс употребляет в предисловии к работе «К критике политической экономии» (1858), когда, мысленно возвращаясь к своей встрече с Энгельсом, которая произошла весной 1845 г. в Брюсселе, и к работе над «Немецкой идеологией», он говорит о сведении счетов (Abrechnung) с «нашей прежней философской совестью». В послесловии ко второму изданию «Капитала» речь также явно идет об этом сведении счетов, которое предполагает признание долга, а именно признание «рациональной стороны» гегелевской диалектики.

Разумеется, эта проблема поставлена здесь не в первый раз! В настоящее время она представляет собой предмет имеющих большое значение трудов марксистских исследователей в Советском Союзе и, насколько мне известно, в Румынии, Венгрии, ГДР, а также в Италии, где она послужила поводом для появления исторических и теоретических работ, представляющих значительный научный интерес (делла Вольпе, Росси, Колетти, Меркер и т. д.)

Мюри совершенно справедливо указывает: «Мне не кажется обоснованным признание того, что он… предложил новое понятие, для того чтобы выразить истину, известную со времен Маркса и Энгельса» (op. cit.).

«Логику Гегеля нельзя применять в данном ее виде; нельзя брать как данное. Из нее надо выбрать логические (гносеологические) оттенки, очистив от Ideenmystik; это еще большая работа» (Ленин В. И. Философские тетради // Ленин В. И. Избр. соч., т. 5, ч. 2, с. 210).

«Правильность этой стороны содержания диалектики (речь идет о «тождестве противоположностей» — Л. А.) должна быть проверена историей науки. На эту сторону диалектики обычно (например, у Плеханова) обращают недостаточно внимания: тождество противоположностей берется как сумма примеров («например, зерно»; «например, первобытный коммунизм». То же у Энгельса. Но это «для популярности»…), а не как закон познания (и как закон объективного мира)» (там же, с. 275) (курсив Ленина— Л. А.).

Теоретическая практика производит знания, которые затем могут фигурировать в качестве средств, служащих целям той или иной технической практики. Всякая техническая практика определяется своими целями: определенными эффектами, которые следует произвести в том или ином объекте или в той или иной ситуации. Средства зависят от целей. Всякая техническая практика в числе своих средств использует и знания, которые входят в науку как процедуры: будь то знания, заимствованные извне, из существующих наук, или же знания, которые сама техническая практика производит для того, чтобы достичь своих целей. Но в любом случае отношение между техникой и знанием является отношением внешним, не отрефлектированным, радикально отличным от внутреннего, от — рефлектированного отношения между наукой и ее знаниями. Именно это внешнее отношение обосновывает тезис Ленина о необходимости «внести» марксистскую теорию в спонтанную политическую практику рабочего класса. Предоставленная себе самой, спонтанная (техническая) практика производит только ту «теорию», в которой она нуждается как в средстве для того, чтобы произвести предписанную ей цель: эта «теория» всегда есть всего лишь отражение этой не подвергнутой критике и не познанной цели в средствах ее реализации, т. е. некий побочный продукт отражения цели технической практики в ее средствах. «Теория», которая не ставит вопрос о цели, побочным продуктом которой она является, остается пленницей этой цели и тех «реальностей», которые утвердили ее в качестве цели. Таковы многочисленные отрасли психологии, социологии и даже экономики, политики, искусства и т. д. Этот момент имеет фундаментальное значение для выявления наиболее грозной идеологической опасности: создания и господства мнимых теорий, которые не имеют ничего общего с подлинной теорией, но являются всего лишь побочными продуктами технической деятельности. Вера в «спонтанные» теоретические достоинства техники — исток этой идеологии, которая представляет собой сущность технократической мысли.