Дмитрий Портнягин - Трансформатор 2. Как развить скорость в бизнесе и не сгореть

Ко мне подбежал Артем Бойцов с камерой, он, как обычно, плохо снимал. Тут я не выдержал:

– Когда у меня шла кровь из пальца, когда у меня висело мясо, где ты был?

Он попытался оправдаться:

– Да я там пытался снимать…

– Какого хрена ты нормально это не снял?! – продолжил я.

Скорее всего, камень упал именно потому, что я тогда накричал на него; когда я кричу, у меня все валится из рук. Вообще я понял, что, когда начинаю сильно нервничать, мир вокруг меня начинает рушиться. В таком состоянии я впускаю в свою жизнь негатив, и это всегда плохо заканчивается.Однажды я даже попросил своих родных, друзей, партнеров по бизнесу и всех-всех, кого я знаю, пропускать негативные новости мимо меня.

По пути вниз я постоянно задавал себе вопрос: «Почему? Почему это произошло именно со мной? Что я не так сделал?» В итоге я пришел к выводу, что очень легкомысленно отнесся к этой поездке и недооценил Эльбрус. Уже позже, когда я полетел туда второй раз, я был куда более осмотрительным. Моя вторая экспедиция на Эльбрус отличалась большей взвешенностью действий. Я двигался очень спокойно, следил за группой: чтобы все хорошо ели, достаточно отдыхали, следил за настроением каждого участника. В этом плане я взял на себя роль лидера, у гида были все остальные задачи. Я сделал работу над ошибками и наконец взошел на гору, которая «миллион лет стояла и еще столько же простоит».

Пока мы с Ромой спускались вниз, попутно добинтовывали мою руку, поэтому к финишу на пальце образовался массивный моток бинта, и все равно кровь просачивалась через марлю. Каждые сорок минут – час я закидывал в рот обезболивающую таблетку; пульсирующая боль не оставляла ни на минуту, распространяясь до самого плеча. Мне казалось, что вся рука изломана. Так сильно была повреждена кость.

Мы спускались вниз часов семь. Стемнело. Включили фонарики. Начался сильный дождь. Мы шли под дождем, все мокрые. Я смотрел назад: на Эльбрусе сидело грозовое облако, и у оставшихся там ребят бушевала самая настоящая гроза. Мне трудно было представить, что у них происходит, я очень переживал. А у них была такая ночь, что палатки от порывов ветра скорее лежали, чем стояли. То дождь, то град, то снег. Невозможно было выйти наружу – сносило. Ребята думали, что это их последний день, и мысленно прощались с жизнью.

Мы держали связь с машиной МЧС. Иногда связь пропадала. В темноте под проливным дождем мы бежали до места, где нас ждал врач. Когда я наконец сел в машину, она сказала: «Давай быстрей разматывай палец, посмотрим, что у тебя там. И оголяй свою задницу». Поставила укол обезболивающего и, осмотрев мой палец, сказала, что нужно зашивать. Мы отправились в больницу. Ехали долго, часа три. Я попросил сигарету у водителя, хотя курю очень редко, – слишком стрессовая была ситуация. Я курил в маленькую форточку и плохо понимал, что происходит. Ливень не прекращался. Дорога-серпантин была усыпана камнями.

От больницы Пятигорска, куда меня привезли, я был в ужасе. Обшарпанные стены, аварийный интерьер – мне казалось странным, что тут вообще кого-то лечат. В очереди сидели люди с разбитыми лицами, явно после заварушки. Рома меня попросил: «Сиди здесь, никуда не уходи, я пойду все узнаю: паспорт – не паспорт, полис – не полис».

Меня привели в операционную. Подошел хирург или травматолог – точно не знаю, кто это был. Лет, наверное, семидесяти пяти, такой дедушка, два метра ростом, большой очень. Я сразу обратил внимание на его огромные руки. Он схватил меня за палец и начал крутить: «Что у тебя там?» Я кричу: «Ай-ай-ай, больно!» Искры из глаз в тот момент летели. Он говорит: «Да ладно, что ты мне здесь сочиняешь. Все нормально, сейчас посмотрим». Быстро размотал бинт, спокойно оторвав его от подсохшей раны, и отправил меня делать снимок.

В комнате для рентгена стоял очень старый аппарат. Когда мне передали снимок в руки, я увидел полностью раздробленную кость. Ломать руку мне случалось много раз, поэтому я примерно знаю, как выглядит перелом. Тут же вместо кости была просто елочка из мелких-мелких осколков. Приплыли. Я боялся, что мне начнут собирать эту кость, предварительно разобрав все эти осколки.

Мы вернулись к доктору, он посмотрел.

– Понятно, ну что – жить будешь.

– Скажите хоть что-то, – попросил его я.

– Что сказать… сейчас тебя заштопаем, повесим на тебя гипс и можешь быть свободен.

Отлично. Он взял большой шприц, вставил его в мой палец, прямо в самую кость, и закачал обезболивающее в эту распоротую часть тела.