Мэтт Ридли: Секс и эволюция человеческой природы

Из этого следуют некоторые очень важные вещи, полностью осознанные только в 1970-х, когда Ричард Докинз (Richard Dawkins) из Оксфордского университета, приведя веские аргументы, заставил всех посмотреть на вопрос по-новому: тела ведь не самовоспроизводятся, а специально выращиваются. А самовоспроизводятся гены. То есть тела — это эволюционные устройства для воспроизводства генов, а не наоборот. Если последние заставляют тело делать что-то, способствующее их дальнейшей передаче в поколениях (например, питаться, выживать, размножаться, помогать выращивать детей), то они и будут переданы — а другие «версии» тел со всеми их генами исчезнут. Останутся только подходящие для выживания и передачи генов.

Идеи, впервые высказанные Докинзом, изменили биологию до неузнаваемости. Наука, несмотря на открытия Дарвина, остававшаяся, в основном, лишь описательной, наконец, обратилась к исследованию. Разница между ней тогдашней и теперешней огромная. Ни один инженер не может описать автомобильный двигатель безотносительно его функции (вращение колес). И сегодня ни один физиолог не станет описывать желудок без учета его функции (переваривание пищи). Но примерно до 1970 года большая часть исследователей поведения животных и буквально все исследователи поведения человека удовлетворялись наблюдениями, не задаваясь вопросом о том, какую функцию выполняет это поведение. Геноцентрический взгляд на мир изменил ситуацию коренным образом. К 1980 году описание любой подробности в брачном поведении животных не имело никакого смысла, если эта особенность не могла быть объяснена в терминах селективной репродукции генов. К 1990 году мысль о том, что люди — единственные млекопитающие, не подлежащие этой логике, стала выглядеть совсем абсурдно. У человека могла выработаться способность выключать свои эволюционно сложившиеся модели поведения — но только если это могло принести какую-то пользу генам. Поэтому даже «освобождение от эволюции», которого, как мы наивно полагаем, мы достигли, само по себе могло выработаться лишь постольку, поскольку помогало репликации генов.

В моем мозгу имеется предписание: «Использовать в условиях африканской саванны где-то между 3 миллионами и 100 тысячами лет назад». Когда мои предки поселились в Европе около 100 тысяч лет назад (по происхождению я белый европеец), у них быстро выработался ряд физиологических особенностей, адаптировавших их к бессолнечному климату северных широт: бледная кожа для предотвращения рахита, бороды у мужчин, относительно устойчивое к обморожению кровообращение и т. п. Но, помимо этого, у меня мало что изменилось. Размер черепа, пропорции тела, зубы — все осталось примерно таким же, как и у предков 100 тысяч лет назад, и как у любого современного представителя бушменского племени из южной Африки. Также нет причин считать, что серое вещество внутри черепа как-то поменялось, особых причин тоже нет. Во-первых, 100 тысяч лет — это всего 3000 поколений — эволюционно говоря, мгновение ока, эквивалентное полутора дням для бактерий. Более того, до совсем недавнего времени образ жизни европейца и африканца принципиально не отличались. И тот и другой охотились на дичь и собирали растения, жили группами, имели детей, которые и подростками зависели от своих родителей вплоть до взросления. Оба для изготовления инструментов использовали камень, кость, дерево и волокно. Оба передавали свой опыт с помощью сложного языка. Такие эволюционные новшества как земледелие, металлообработка и письменность, появились менее 300 поколений назад. Чтобы оставить заметный отпечаток в моем разуме, с тех пор прошло слишком мало времени.

Таким образом, существует универсальная человеческая природа, общая для всех народов. Если бы в Китае все еще жили потомки обитавшего там миллион лет назад Homo erectus — и они были бы так же разумны, как и мы, — можно было бы сказать, что у них другая, хотя все-таки человеческая (ведь они тоже Homo), природа [1] Некоторые ученые утверждают, что китайцы происходят от «пекинского человека» (синантропа), местной версии Homo erectus, но против этой точки зрения имеются очень веские доводы. — Примеч. авт. . Возможно, у них не было бы длительных парных связей, которые мы называем браком, «романтичной любви» или вовлечения отцов в заботу о потомстве. Как было бы интересно поговорить с ними обо всем этом! Но их нет. Все сегодняшние люди — одна семья, одна маленькая ветвь современных Homo sapiens, представители которой жили в Африке каких-то 100 тысяч лет назад. И у всех нас одна и та же природа.