Анна Смирнова - О чем рассказали «говорящие» обезьяны - Способны ли высшие животные оперировать символами?

Е. Н. Панов. Знаки. Символы. Языки: Коммуникация в царстве животных и мире людей. М., 2005. С. 13.

Цит. по: Е. Н. Панов. Указ. соч. С. 373.

См., например, Ж. И. Резникова. Интеллект и язык животных и человека. М., 2005. С. 199.

Вообще, следует заметить, что полагаться на описательные дефиниции весьма опасно. Подтверждением этого может служить критерий искусственного интеллекта, предложенный в середине прошлого века известным английским математиком и логиком А. Тьюрингом: вычислительную машину можно считать мыслящей, если человек, ведя с ней диалог по достаточно широкому кругу вопросов, не сможет понять, что разговаривает с машиной, а не с человеком. В 60– 70-х годах прошлого века этот критерий был весьма популярен в среде создателей систем искусственного интеллекта, пока американский ученый Вейзенбаум не создал систему «Элиза», которая давала консультации по широкому кругу медицинских вопросов. Эта система отвечала критерию Тьюринга, хотя лишь имитировала функцию врача-консультанта. В частности, «не зная» ответа на очередной вопрос пациента, она слегка его изменяла и задавала пациенту. Содержательность беседы оказывалась психологически столь правдоподобной, что ассистентка Вейзенбаума, участвовавшая в разработке «Элизы», во время такой беседы попросила его выйти из комнаты.

Н. Хомский. Язык и мышление. М., 1972. С. 22–24.

Ю. М. Лотман. Структура художественного текста. М., 1970. С. 14–15.

И. А. Мельчук. Опыт теории лингвистических моделей «СМЫСЛ ↔ ТЕКСТ». М., 1974 (2-е изд. М., 1999). С. 9—10; разрядка автора.

Не следует думать, что модель «Смысл ↔ Текст» «размыкается» специально предусмотренным автоматом «Действительность ↔ Смысл», моделирующим «… уже не просто речевое поведение в узком значении термина, а всю интеллектуальную и иную деятельность людей, достаточно тесно связанную с речью» ( И. А. Мельчук. Указ. соч. С. 11). Модель «Действительность ↔ Смысл» преобразует перцептивное восприятие ситуации в ее «смысловое содержание», или «смысл». Она задается как «отдельный механизм», а формируемый ею смысл ― как « внеположный » модели «Смысл ↔ Текст» (с. 22). Стало быть, она не относится к языку и лингвистике в том узком ее понимании, которое представляет модель «Смысл ↔ Текст». То же верно и в отношении модели «Концепт ↔ Смысл», введенной позднее ( И. А. Мельчук. Указ. соч. 2-е изд. С. XI).

Важно подчеркнуть, что термин «информация» используется нами в традиционном, широком значении, так же как и термин «коммуникативная функция языка», охватывающий «… и знаковое общение внутри организма. Имеется в виду не только самоорганизация своего интеллекта, но и случаи, когда знаки вторгаются в сферу первичной сигнализации (человек заговаривает зубную боль…)» (см. Ю. М. Лотман. Указ. соч. С. 15). Это согласуется с предостережением Хомского: «ошибочно представлять использование языка человеком как сугубо информативное, в действительности или в намерении. Человеческий язык может использоваться, с тем чтобы информировать или вводить в заблуждение, прояснять свои собственные мысли для других, или выставлять напоказ свою образованность, или просто ради игры. Если я говорю без специальной цели изменить ваше поведение или мысли, то я пользуюсь языком не в меньшей степени, чем когда я говорю в точности то же самое, имея такое намерение» (см. Н. Хомский. Указ. соч. С. 88; разрядка автора). Заметим, что и шимпанзе Уошо и ее «говорящие» сородичи многократно демонстрировали спонтанное языковое поведение, комментируя увиденное ими либо для человека, либо для себя, например, при разглядывании картинок в журнале, а также использовали язык, чтобы пошутить или поиграть. Способности же антропоидов к целенаправленному поведенческому (а стало быть, и языковому) обману многократно подтверждены и сомнений не вызывают. Вот лишь один из таких случаев. Однажды Футс, войдя в пустую комнату, обнаружил, что кто-то опорожнился прямо на пол, и быстро догадался, что это сделала шимпанзе Люси. В книге ( Дж. Гудолл. Шимпанзе в природе: поведение. М., 1992. С. 593) дается «словесный перевод последовавшего разговора на языке знаков: Роджер : Что это? – Люси : Люси не знает. – Роджер : Ты знаешь. Что это? – Люси : Грязь, грязь. – Роджер : Чья грязь, грязь? – Люси : Сью. – Роджер : Нет, не Сью. Чья грязь? – Люси : Роджера. – Роджер : Нет, не Роджера. Чья грязь? – Люси : Грязь Люси, Люси. Прости Люси» (см. также с. 48, 110, 300, 301 наст. изд., и кн.: М. Л. Бутовская. Язык тела: природа и культура. М., 2004. С. 145).