Сай Монтгомери: Те, кто делает нас лучше

И вдруг она улетела, словно мохнатое пушечное ядро.

В мгновение ока Молли вырвала из земли полуметровый колышек и потащила его за собой вместе с цепью, неистово рыча от радости, через тисовые кусты, растущие перед одноэтажным кирпичным домом. Я попыталась разглядеть, за кем она гонится: кролик!

Я вскочила на ноги. Ни разу прежде я не видела дикого кролика. В Форте Гамильтон никто никогда ни о каких диких кроликах не слышал! Мне хотелось увидеть его вблизи. Но Молли гнала кролика вокруг дома, и я, второклассница на двух слабых ногах, обутых в лакированные туфли «Мэри Джейн», не могла бежать с такой же скоростью, с какой несли ее четыре когтистые лапы взрослой собаки.

На яростный лай скотчтерьера невозможно не обратить внимания. Вскоре из дома вышли мама и солдат – один из тех, что должны были следить за чистотой в доме генерала. Лес ног вырос вокруг меня: взрослые зигзагами гнались за нашим разъяренным терьером. Но, конечно, поймать Молли было невозможно. К этому моменту она уже освободилась от цепи, и колышек больше не мешал ей. Ее было не остановить. Удастся ей поймать кролика или нет, в ближайшее время, возможно до самой темноты, она не вернется. Домой Молли придет только тогда, когда сочтет нужным, и коротким лаем даст знать, что пора открыть ей дверь.

Когда я бежала за ней следом, то не для того, чтобы остановить ее. Я рвалась пойти с ней. Я хотела еще раз увидеть кролика. Вдыхать вечерние запахи. Встречать других собак, драться с ними и бегать за ними, засовывать нос в норы, вынюхивать, кто там живет, и находить сокровища, зарытые в мусоре.

Многие девочки боготворят старших сестер. Я не была исключением, но моей старшей сестрой оказалась собака. И стоя, беспомощная, в платье с оборками и ажурных носках, в которые меня одела мама, я мечтала быть такой же, как Молли, – свирепой, дикой, неудержимой.

Мама говорила, что я никогда не была «нормальным» ребенком. В доказательство она вспоминала тот день, когда они с папой впервые повели меня в зоопарк. Я тогда только начала ходить и, вырвавшись из рук родителей, двинулась к избранной цели: в загон к самым крупным и опасным животным, которые там обитали. Бегемоты отнеслись ко мне благосклонно и не стали раскусывать меня пополам или наступать на меня, хотя могли бы. Родителям удалось каким-то образом вытащить меня из загона целой и невредимой. Однако мама так никогда и не оправилась полностью после этого происшествия.

Меня всегда тянуло к животным – куда больше, чем к другим детям, или взрослым, или куклам. Я предпочитала наблюдать за двумя моими золотыми рыбками, Голди и Блэки, или играть с моей любимой, но невезучей черепахой, Мисс Желтые Глазки. (Моя мать была южанкой, и задолго до воцарения феминизма я переняла у нее южную привычку даровать всем женщинам почетный титул «мисс».) Как и большинство домашних черепах в 1950-е, Мисс Желтые Глазки страдала от неправильного питания и погибла от размягчения панциря. Чтобы утешить меня, мама вручила мне куклу, но я не стала в нее играть. А когда отец вернулся из поездки по Южной Америке и привез мне чучело детеныша каймана – разновидности крокодила, я одела его в кукольную одежду и стала катать в игрушечной коляске.

Единственный ребенок, я никогда не мечтала о братике или сестричке. Мне не нужны были другие дети. Большинство из них были шумными и буйными. Они не могли спокойно стоять на одном месте и наблюдать за шмелем. Они носились и распугивали голубей, разгуливающих по тротуару.

Взрослые, за редким исключением, тоже не представляли особого интереса. Я безучастно взирала на родительских знакомых, которых видела до этого много раз, не в силах вспомнить, кто это такие, пока мама или папа не напоминали мне, какое домашнее животное они держат. (Например: «Это хозяева Бренди». Бренди, кобель рыжей длинношерстной карликовой таксы, обожал валяться со мной в кровати, пока взрослые, уложив меня спать, наслаждались вечеринкой. Но я не помню, ни как звали его хозяев, ни как они выглядели.) Одним из немногих людей без домашних питомцев, кого я тем не менее привечала, был мой «дядя» Джек – на самом деле никакой не дядя, а командир полка, друг отца, который рисовал для меня пегих пони. Пока они с отцом играли в шахматы, я старательно раскрашивала пятна.