Когда мои дочери вспоминают наши сахарные приключения, они закатывают глаза и со стоном произносят: «Эта была слишком тяжелая работа!» Они помнят, как таскали ветки для костра и обливали соком свои куртки, когда несли тяжелые ведра. Они дразнят меня, говоря, что я была плохой матерью, которая поддерживала связь с землей, используя рабский труд. Они действительно были слишком малы, чтобы заниматься такой работой. Но в то же время они помнят, как чудесно было пить сок прямо из дерева. Сок, но не сироп.
Нанабожо позаботился о том, чтобы выполнять эту работу было не слишком легко. Его учение гласит: земля действительно наделяет нас великими дарами, но и люди должны что-то отдавать взамен.
Клены дают нам свой сок, а мы возвращаем свой долг, участвуя в процессе его получения и превращения в сироп.
Ночь за ночью я проводила у костра. Девочки мирно спали в своих кроватях, а потрескивание костра и бульканье кипящего сока убаюкивали, как колыбельная. Завороженная огнем, я не сразу заметила, что по небу разлился серебряный свет – на востоке взошла кленово-сахарная луна. В ясной морозной ночи свет был таким ярким, что деревья отбрасывали на дом тени, обрамляя крупными черными узорами окна спальни девочек, – то были тени деревьев-близнецов. Эти двое, абсолютно одинаковые в обхвате и по форме, росли напротив входа в дом, у края дороги, их тени обычно обрамляли входную дверь двумя темными колоннами, образуя своеобразный кленовый портик. Они росли в унисон, без ветвей, пока не достигли уровня крыши, и тут их кроны раскрылись, словно зонты. Деревья выросли вместе с этим домом, формируясь под его защитой.
В середине XIX века существовала традиция сажать рядом деревья-близненцы, знаменуя этим свадьбу или начало строительства дома. Эти деревья, растущие в десяти футах друг от друга, напоминают семейную пару, которая стоит на крыльце, взявшись за руки. Тень от них простирается от переднего крыльца к амбару, создавая тенистую дорожку для прогулок этой «семейной пары».
Я думаю, что первые жители этой фермы еще не имели возможности насладиться такой тенью, во всяком случае, не в первые годы. Очевидно, они сажали деревья, чтобы их плодами и тенью пользовались следующие поколения. Скорее всего, эта семейная пара упокоилась на местном придорожном кладбище задолго до того, как тени их деревьев аркой легли на дорогу. И теперь я живу в том тенистом будущем, которое они себе представляли, и пью сок деревьев, посаженных одновременно с их свадебными клятвами. Они не могли вообразить себе меня, живущую здесь много поколений спустя, – и вот я пользуюсь их дарами. И уж тем более они и подумать не могли, что, когда моя дочь Линден будет выходить замуж, она выберет листья сахарных кленов в качестве сувениров для гостей.
Я в долгу перед этими людьми и этими деревьями и чувствую свою ответственность за передачу физической, эмоциональной и духовной связи дальше, кому-то неизвестному, кто будет жить здесь после меня под сенью деревьев-близнецов. У меня нет возможности в полной мере отплатить им, потому что их дар значительно больше, чем я могу дать. Деревья настолько огромные, что я не знаю, как можно за ними ухаживать, хотя иногда старательно разбрасываю вокруг их корней гранулированные удобрения, а в летнюю засуху поливаю их из шланга. Возможно, единственное, что я могу делать, – это любить их. Я понимаю, что должна оставить свои дары – для деревьев, для будущего, для тех неизвестных, кто будет здесь жить после меня. Слышала, что маори делают прекрасные деревянные скульптуры и разносят их по разным уголкам леса, оставляя в качестве даров деревьям. А я вот сажаю нарциссы – сотни цветов солнечными лужайками прямо под кленами – в знак поклонения их красоте и в благодарность за их дары.
И теперь, одновременно с началом брожения сока в деревьях, нарциссы тоже поднимаются из-под земли.
Глазами моей дочери
Ноябрь – не время для цветения, дни становятся короткими и холодными. Тяжелые тучи наводят тоску, а дождь со снегом под мое ворчание и проклятья загоняет меня домой. Высовываться на улицу совсем не хочется. Поэтому, когда солнце вдруг пробивается, чтобы побаловать теплым деньком, возможно последним перед снегопадом, я выхожу погулять. Так как лес в это время года стоит без листьев и птиц, жужжание пчелы кажется необычайно громким. Заинтригованная, я следую за ней: что заставило ее вылететь наружу в ноябре? Она направляется прямиком к голым ветвям, которые при ближайшем рассмотрении оказываются усыпанными желтыми цветами. Это гамамелис. Цветки состоят из пяти узких длинных лепестков, каждый из которых похож на обрывок полинявшей желтой ткани, зацепившейся за ветку и развевающейся на ветру. Но как же приятно видеть их – это пятно цвета в преддверии долгих серых месяцев! Последнее «ура» накануне зимы! Неожиданно нахлынули воспоминания об одном далеком ноябре.
Читать дальше