Робин Уолл Киммерер - Голос земли. Легендарный бестселлер десятилетия о сокровенных знаниях индейских племен, научных исследованиях и мистической связи человека с природой

Результаты некоторых исследований, посвященных плодоношению, позволяют предположить, что механизм синхронизации осуществляется не по воздуху, а под землей. Деревья в лесу часто связаны между собой подземными сетями микоризы – грибницы, которая заселяет корни деревьев. Микоризный симбиоз позволяет грибам добывать в почве полезные микроэлементы и доставлять их дереву в обмен на углеводы.

Микоризы могут образовывать грибные «мостики» между деревьями, так что все деревья в лесу связаны между собой.

По-видимому, эта грибная сеть перераспределяет запасы углеводов между деревьями. Грибы действуют как Робин Гуд – забирают излишки у богатых и отдают их бедным, чтобы все деревья одновременно получили необходимый запас углерода. Они плетут сеть взаимообмена. Деревья могут действовать согласованно, как единый организм, благодаря грибам, которые их объединяют. В единстве – сила, это путь к выживанию. Вот почему все деревья зацветают одновременно. Почва, гриб, дерево, белка, мальчик – все они участники общего процесса, и каждый из них извлекает пользу от подобного взаимодействия.

Как щедро деревья осыпают нас своими плодами, в буквальном смысле отдавая себя, чтобы мы могли жить. Но, отдавая, они получают гарантии собственной выживаемости. Забирая у них, мы приносим им пользу, участвуя в этом непрерывном жизненном цикле как звено в цепи взаимообмена. А жить по правилам Почитаемого урожая пекановой рощи очень просто: нужно брать только то, что дают, использовать это на благо, быть благодарным за полученный дар и отдавать в ответ. Наша благодарность за дар заключается в уходе за деревьями, их защите от вредителей и посадке семян, чтобы новые рощи создавали в прерии тенистые оазисы и кормили белок.

И вот теперь, через два поколения, после всех вынужденных перемещений и выделения участков, после школ-интернатов и создания диаспоры, моя семья возвращается в Оклахому, к тому, что осталось от надела моего деда. С вершины холма все еще видны ореховые рощи вдоль реки. По вечерам мы танцуем на том месте, где собирались члены общины. Мы встречаем восход солнца, совершая свои древние обряды. Запах кукурузного супа и звук барабанов наполняют воздух, когда девять групп потаватоми, разбросанных по всей стране после переселений, раз в году снова сходятся на несколько дней, чтобы вновь почувствовать свою общность. Собрание народов потаватоми воссоединяет нас. Это противоядие от стратегии «разделяй и властвуй», которую применяли, чтобы разобщить людей и оторвать их от родины. Время проведения собрания определяется нашими лидерами. Но, что еще важнее, существует нечто вроде микоризной сети, которая объединяет всех нас. Это те самые невидимые исторические и семейные связующие нити, соединяющие наших предков и наших детей. Как нация, мы начинаем следовать заветам наших старших братьев, пеканов, держась вместе ради общего блага. Мы помним, чему они нас учили: секрет процветания в единстве.

Для моей семьи это очень важный год. Все мы собрались здесь, густо усеяв землю, как семена будущего урожая. Подобно семенам под защитой твердой скорлупы, мы пережили вместе голодные годы и теперь вместе цветем. Я иду прогуляться в рощу пекана, возможно, именно туда, где мой дед набивал свои штаны орехами. Вот бы он удивился, увидев всех нас здесь, танцующих в кругу и вспоминающих пеканы.

Однажды я слышала, как Эвон Питер – представитель народа гвичин, отец, муж, активист-эколог и глава Арктик-Виллидж, маленькой деревни на северо-востоке Аляски, – представился просто как «мальчишка, которого вырастила река». Имя – такое же гладкое и скользкое, как речной камень. Имел ли он в виду лишь то, что рос вблизи ее берегов? Или эта река воспитывала его, научила всему, что нужно для жизни? Подпитывала ли она его тело и душу? Или «выросший у реки»? Полагаю, что оба значения имени верны: вряд ли возможно одно без другого.

В каком-то смысле я выращена земляникой, точнее земляничной поляной, а также кленами, болиголовами, белыми соснами, золотарником, астрами, фиалками, мхами и лишайниками северной части штата Нью-Йорк. Но именно лесная земляника под росистыми листьями в почти летнее утро дала мне мое ощущение мира, своего места в нем. За нашим домом тянулись мили старых сенокосных лугов, разделенных каменными стенами давно заброшенных, но еще не заросших лесом ферм. Когда школьный автобус, пыхтя, поднимался на наш пригорок, я кидала свой красный клетчатый портфель, торопливо переодевалась, пока мама не придумала мне какую-то работу по дому, и перепрыгивала через ручей, отправляясь бродить в зарослях золотарника. На наших воображаемых картах были все необходимые нам, детям, метки: насыпь с растущим на ней сумахом, груда камней, река, большая сосна с ветвями столь равномерно расположенными, что по ним, словно по лестнице, можно было забраться на самую верхушку, – и земляничные поляны.