Элис Робертс - Приручение. 10 биологических видов, изменивших мир

В 1996 году британское правительство в конце концов признало возможный риск для здоровья в связи с потреблением мяса животных, зараженных ГЭКРС, но к тому времени общество уже потеряло всякое доверие к технологиям промышленного сельского хозяйства и действиям правительства. Именно в этот момент на сцене появляется Monsanto. Власти Евросоюза одобрили ввоз генно-модифицированной сои, тем не менее британские потребители отнеслись к продукту с недоверием. Таблоиды учуяли сенсацию и подлили масла в огонь. В 1998 году The Telegraph опубликовала статью принца Чарлза «Семена катастрофы», в которой автор предупреждал о том, что, перемещая гены между различными видами, «человек посягает на то, что принадлежит Богу, и ему одному». Гринпис также запустил несколько крупных кампаний против ГМО. Боязнь генетически модифицированных организмов постепенно охватила все общество. Их представляли чудовищными творениями вышедшей из-под контроля науки, а СМИ даже придумали ГМО прозвище – «франкенпродукты». В супермаркетах по всему Евросоюзу стали запрещать продажу товаров с ГМО.

В ответ Monsanto выступила с собственной рекламной кампанией, настойчиво пропагандирующей потенциал использования ГМО в гуманитарных целях, под громким лозунгом «Тревога о голодающих будущих поколениях не накормит их. Это сделает биотехнология». В 1999 году директор Monsanto Боб Шапиро выступил на Четвертой ежегодной бизнес-конференции Гринписа. Он заявил, что стремится к диалогу, а не к спору. По мнению Шапиро, его компания действительно была виновата, и вина ее заключалась в слишком сильной уверенности в потенциале полезного применения технологии генетической модификации. Выступление директора Monsanto слишком уж напоминало неискреннее извинение. Он настойчиво подчеркивал возможные преимущества использования биотехнологии – сокращение потребления воды, эрозии почв и выбросов углекислого газа, – но для многих эти слова были не более чем пустым звуком, ведь ГМО, который компания хотела поставлять в Европу, представлял собой сою, устойчивую к гербицидам. И тогда, насколько продуктивным ни оказалось бы новое растение, данный проект воспринимался как попытка Monsanto продавать еще большие объемы своего бестселлера-гербицида. Говорят, что даже Робб Фрэйли, один из ведущих ученых компании Monsanto, жаловался: «Если единственное, чего мы можем добиться, – это рост продаж этого дурацкого гербицида, то нам не место в этой сфере». Однако в реальности действия компании абсолютно не соответствовали ее заявлениям.

На той же конференции Питер Мелчет, исполнительный директор Гринписа в Соединенном Королевстве, заявил, что «общественность внимательно изучила предложение и отказалась от него. Люди все меньше доверяют большой науке и крупному бизнесу». Он также предположил, что, в соответствии с ценностями цивилизованного общества и уважения к живой природе, вслед за Европой от ГМО откажутся и другие регионы мира. И он оказался прав. Оппозиция ГМО скоро нашла поддержку по всему земному шару. В 1999 году аналитики из Deutsche Bank объявили о «конце ГМО».

В 2006 году, в ответ на иски со стороны США, Канады и Аргентины, Всемирная торговая организация объявила о том, что мораторий, наложенный де-факто странами Европейского союза на продукты, содержащие ГМО, представляет собой незаконную меру и что риск здоровью населения при употреблении ГМО не подтвержден научными исследованиями. Однако правительства стран были не единственными, кто препятствовал торговле ГМО: потребители и супермаркеты продолжали политику сопротивления. Эпидемия ГЭКРС пробудила в европейцах боязнь рисков, в особенности связанных с крупным бизнесом.

Компания Monsanto, никогда не отличавшаяся безупречной репутацией, стала воплощением дьявола. Поищите в интернете сообщения с тэгом #monsantoevil, чтобы составить хотя бы общее представление о ненависти и недоверии общества по отношению к гиганту биотехнологий. С этим образом «суперзлодея» неразрывно связано восприятие самой технологии генетической модификации, а также тех «семян катастрофы», которые готовы сеять лишь абсолютно самодовольные люди. По всей видимости, неудачный выпуск на рынок сои, устойчивой к гербицидам, в сочетании с общим недоверием к большой науке и крупному бизнесу, создал серьезные препятствия для распространения технологии.

Есть что-то колкое и ироничное в выступлении Шапиро на конференции Гринписа в самом конце прошлого тысячелетия. Глава Monsanto упомянул тогда, что будущее за диалогом, а не за горячими спорами. Возможно, если бы корпорация пошла по обозначенному пути с самого начала своей исследовательской программы в области биотехнологий – вступая в реальный диалог и поддерживая двусторонний обмен мнениями с фермерами и потребителями, – то история приняла бы совершенно иной оборот. Однако в Monsanto были так уверены в пользе генетической модификации – главный научный сотрудник компании даже называл ее «величайшим научным и технологическим открытием человечества», – что им казалось достаточным убедить в своей правоте всех остальных. Руководство Monsanto, по-видимому, предполагало, что их технологии будут с готовностью и безропотно приняты мировой общественностью – и резкая реакция Европы на генно-модифицированные продукты в конце 1990-х годов стала настоящей неожиданностью для корпорации.