Ричард Докинз - Река, выходящая из Эдема [Жизнь с точки зрения дарвиниста]

Только географические и другие барьеры на пути свободного скрещивания между расами… помешали всему человечеству, исключая последние 1000 лет, иметь практически идентичное происхождение. Если исключить последние 500 лет, то различие в происхождении представителей одной и той же нации будет крайне мало; если исключить последние 2000 лет, то, по-видимому, единственными оставшимися различиями были бы различия между выраженными этнографическими расами; этнографические расы… и в самом деле могут быть достаточно древними образованиями, но и этот случай может быть верен только при условии, что на протяжении долгих лет диффузия крови между отдельными группами практически отсутствовала [9] Р. Фишер, «Генетическая теория естественного отбора», глава 6, перевод Л. С. Ванаг и Е. И. Фукаловой. .

Если вернуться к понятиям нашей аналогии с рекой, то Фишер, в сущности, прибегает к тому факту, что все гены, принадлежащие не разделенной географическими барьерами расе, «текут» в одной «струе». Но когда он, чтобы оценить давность расхождения рас, обращается к конкретным числам — 500 лет, 2000 лет, — ему приходится делать допущения. В его время необходимые факты еще не были известны. Сегодня же, благодаря молекулярно-биологической революции, мы скорее страдаем от избытка сыплющихся на нас фактов. Именно молекулярная биология познакомила нас с обаятельной африканской Евой.

ДНК сравнивали не только с цифровой рекой. Также напрашивается сравнение ДНК каждого человека с семейной библией. ДНК представляет собой очень длинный текст, написанный, как мы знаем из предыдущей главы, четырехбуквенным алфавитом. Эти буквы, тщательно скопированные, пришли к нам от наших предков, и только от них, с поразительной точностью воспроизводя наследие даже очень далеких прародителей. Сравнивая тексты, сохранившиеся в разных людях, можно было бы выявить степень их родства и добраться до общего предка. У более дальних родственников — скажем, у норвежцев и австралийских аборигенов — обнаружатся различия в большем количестве слов. Исследователи проделывают подобную работу с разными вариантами библейских текстов. К сожалению, в случае с архивами ДНК имеется помеха: половой процесс.

Половой процесс — это кошмар архивариуса. Вместо того чтобы оставлять унаследованные от предков тексты неприкосновенными, подверженными разве только неизбежным случайным повреждениям, он энергично набрасывается на них, преднамеренно путая все следы. Ни один слон в посудной лавке не способен натворить такого бедлама, какой царит в ДНК-архивах по милости полового процесса. Ни один исследователь Библии не сталкивается ни с чем подобным. Нет, если он изучает происхождение, скажем, Песни песней Соломона, то ему, конечно же, известно, что на самом деле она не такова, какой нам кажется. В ней встречаются странные несвязности, позволяющие предположить, что в действительности Песнь песней представляет собой сшитые вместе фрагменты нескольких различных поэм, причем только некоторые из них имели эротический характер. Немало там и ошибок — мутаций, — особенно переводческих. «Ловите нам лисиц, лисенят, которые портят виноградники…» [10] Песн. 2: 15. — это неправильный перевод, хотя частое цитирование сделало его запоминающимся и по-своему более привлекательным, чем, наверное, было бы более точное «Ловите нам крыланов, крыланят…».

Вот, зима уже прошла; дождь миновал, перестал; цветы показались на земле; время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей… [11] Песн. 2: 11–12.

Поэзия здесь восхитительна, и мне неприятно портить впечатление от нее замечанием, что мы опять имеем дело с явной мутацией. Замените «горлицу» на «голубя», как это делается в точных, но тяжеловесных современных переводах, и вы убьете всю музыку стиха. Но это все мелкие ошибки, легкие искажения, неизбежные для документов, которые не печатались тысячными тиражами и не выжигались с высочайшей точностью на поверхности компьютерных дисков, а многократно переписывались от руки простыми смертными, имевшими дело с редкими и подверженными порче папирусами.

Ну а теперь в игру вступает половой процесс. (Нет, не в том смысле, в каком он упоминается в Песне песней.) Тот половой процесс, о котором пишу я, берет половину одного документа и как попало разрывает ее на мелкие кусочки, а затем перемешивает их с аналогичным образом искромсанной половиной другого документа. Именно такое невероятное деяние — даже, как нам может показаться, акт вандализма — совершается всякий раз, когда образуется половая клетка. К примеру, при формировании у мужчины сперматозоидов те хромосомы, что он унаследовал от отца, объединяются с хромосомами, полученными от матери, и обмениваются большими участками. Хромосомы ребенка — это непоправимо перепутанная мешанина из обрывков хромосом его дедушек и бабушек, а также, выходит, и всех более далеких предков. При передаче предполагаемых древних текстов сквозь поколения могли уцелеть отдельные буквы, в крайнем случае какие-то слова. Но главы, страницы и даже абзацы разрывались и перемешивались с такой беспощадной эффективностью, что пытаться восстановить по ним прошлое практически бесполезно. В том, что касается истории предков, половой процесс — это плотная дымовая завеса.