Борис Поршнев - Борьба за троглодитов

Мы требуем наконец битвы. То, что отжато на предыдущих страницах, то, что в изобилии выстроилось за ними в "Инормационных материалах...", в "Современном состоянии вопроса...", - или это дурной сон, или доказательство, что антропология пребывает в глубоком ослеплении. Ну что же, оспаривайте, опровергайте, сокрушайте, кричите. Или рыдайте, что ли!

Антропология безмолвствует.

Итак, виновным себя не признаю.

Например, никак не повинен в "сенсации". Какая там сенсация - терпеливый труд почти вовсе в тени. И сегодня еще лишь очень немногие понимают, что троглоты - большое событие в философии. В философии, граждане судьи, в философии случилась сенсация, но ведь не это имелось ввиду обвинением.

Материализм - целитель слепоты. Благодаря ему мы увидели то, что было под носом, но чего не надлежало видеть. Не монстра, не никчемную диковину гор и чащ, а первостепенный факт "философской антропологиии".

Не признаю за собой вины в том, что шагнул на землю биологии.

Не раз донеслось до меня: историк Поршнев самим фактом своего присутсвия дискредитирует дело снежного человека. Почему бы ему этим заниматься? С какой стати, если бы вопрос был достоин биологической науки? Гнать их из нашего биологического удела!

Фрагменты жизнеописания.

Еще в семье от отца-химика я получил обучение естествознанием. А початки мышления неискоренимы на всю жизнь. В Московском университете, а отделении, где я был студентом, тогда были соединены две профилирующие специальности: психология и история; но занятия психологией под руководством профессоров Г.И.Челпанова и К.Н.Корнилова, по их совету, потребовали еще и третьего профиля: я стал уделять время параллельным занятиям на биологическом факультете. К окончанию университета созрело верное реше- ние: психология - смык бологических и социальных наук, и, как ни сложны биологичесие, социальные еще много труднее, кто не понял их - немощен. А история - слиток всех социаль- ных наук. Долгим трудом я достиг признанного мастерства историка: центр - история XVII века, широкий концентр - исторические судьбы "срединной формации", феодализма, еще более широкий - сам феномен человеческой истории от ее инициации до сегодня. Все это - закалка, прежде чем вернуться в психологи. И все это время я много читал по психологии и физиологии, чтобы никак не отстать от их поступи. И сохранить навык мыслить биологически.

Час синтеза подошел, когда я смог своими пальцами прикоснуться к началу истории. Участвовал в археологических экспедициях: по верхнему палеолиту - на Дону, по среднему - на Волге, по нижнему - в Юго-Осетии... И тут я был озадачен: мои глаза замечали не то, что глаза превосходных археологов, у которых я учился. Виртуозы, эрудиты в своем специальном деле, они были до стерильности не склонны к биологическому мышлению. Так, за усеивающими палеолитические стоянки костями животных я старался мысленно разглядеть жизнь этих животных, они - нет. Общее слово "охота", которое тут ничего жизненно не объясняет, для них заменяет познание биоценоза самых различных зверей и птиц, включавшего как свою составную часть и доисторичесого человека. Когда же по урывкам археологи начинают импровизировать в зоологии, это так же досадно, как и обыденные истины зоологов о человеке. И принялся я со всем возможным упорством за овладение современнми знаниями по экологии и биологии млекопитающих и птиц. А одновременно продвигались и мои экспериментальные, на собаках и обезьянах, и теоретические исследования по физиологии высшей нервной деятельности.

Осталось сделать завершающий шаг в "науки о человеке" - в психологию и антропологию. Как историк и как биолог я на всем пути учился видеть то, что не надлежит видеть. Этот парус навел меня на два предмета: на тайны психофизиологии речи и на реликтовых неговорящих троглодитов. Кое-кто занимается снежным человеком, ибо уж больно интересно: что это там такое? Я же занимаюсь им только ради вопроса: что же такое человек? Живые троглодиты (благодаря отождествлению их с неандертальцами) - важный плацдарм для прогреса науки о человеке.

При всем том можно бы и не повествовать о неписаном праве на диплом биолога. Через десять лет поздно спрашивать водительские права. Кто сделал дело в биологии, тот биолог.

А мышление историка помогло против школярства лаборантов и препараторов: они, чего доброго, додумались бы требовать на стол шейные позвонки Людовика XVI в доказательство того, что он действительно был гильотинирован. Но этот факт считается доказанным другим, не менее научным способом.