Петр Кропоткин - Взаимная помощь среди животных и людей как двигатель прогресса

Smith Т. English Guilds. London, 1870, Intr. P. XLIII.

Акт Эдуарда VI (первый акт его царствования) приказывал передать короне «все содружества, братства и гильдии, находящиеся в пределах Англии, Уэльса и др. владений короля; а также все поместья, земли, аренды и другие наследия, принадлежащие им или одному из них». («English Guilds», Intr. P. XLIII). См. также: Ochenkowski. Englands wirtschaftliche Entwickelung im Ausgange des Mittelalters. Jena, 1879, Ch. II–V.

См.: Sidney и Beatrice Webb. History of Trade-Unionism. London, 1894. P. 21–38.

См. в работе Sidney Webb об союзах того времени. Предполагают, что Лондонские ремесленники лучше всего были организованы в 1810–1820 годах.

Национальная ассоциация для защиты труда включала в свою организацию около 150 отдельных союзов, делавших крупные взносы, и насчитывала в общем около 100 000 членов. Союзы строительных рабочих и углекопов также были крупными организациями (Webb, l.c. P. 107).

Я руковожусь в этом отношении работой Webb, изобилующей документами, хотя должен сказать, что знатоки английского рабочего движения не все ее выводы признают верными.

С сороковых годов прошлого столетия, в отношениях более состоятельных классов к рабочим союзам произошли, конечно, крупные перемены. Однако же, не далее как в шестидесятых годах наниматели усиленно и дружно пытались сокрушить союзы, лишая работы население чуть ли не целых округов. Вплоть до 1869 года простое соглашение на стачку и объявление о стачке путем афиш, не говоря уже о «снимании рабочих», не приставших к стачке, очень часто наказывались, как «устрашение мирного населения». Закон «О хозяевах и их слугах» был отменен только в 1875 году, когда мирное отговаривания рабочих, идущих на работу во время объявленной стачки, перестало наказываться, как преступление, а «насилие и устрашение» во время стачек отошло в ведение общих законов.

Впрочем, во время большой стачки доковых рабочих в 1887 году, деньги, пожертвованные на поддержание стачки, пришлось тратить на защиту права «пикетирования» (отговаривания от работы). Наконец, преследования 1900–1910 годов, начатые консервативным правительством, царившим в Англии десять лет, грозят обратить в ничто все завоеванные права, так как суды стали приговаривать целые рабочие союзы к уплате из их касс убытков (иногда миллионных), понесенных хозяевами во время стачек.

В Англии, еженедельный взнос в 6 пенсов (24 копейки), при заработной плате в 18 шиллингов (8 руб. 30 коп. в неделю), или взнос одного шиллинга (48 коп.), при заработке в 25 шиллингов (11 руб. 60 коп.) в неделю, значит гораздо более, чем расход в 90 рублей при годовом доходе в 3000 руб.; рабочему приходится для подобного взноса обрезывать питанье семьи, а при забастовке в товарищеском юнионе взнос приходится удваивать. Хорошее, образное описание жизни тред-юниониста, данное одним заводским рабочим и помещенное в упомянутой уже книге гг. Веббов (С. 431 и след.) дает прекрасное понятие о том, сколько работы требуется от члена английского рабочего союза.

См., напр., прения в австрийском рейхстаге о стачке в Фалькенау (в Австрии), 10 мая 1894 года; во время этих прений факты подобного рода были признаны, как министерством, так собственником копей. См. также английскую прессу того времени.

Сообщения о многих подобных фактах можно найти в «Daily Chronicle» и отчасти в «Daily News» за октябрь и ноябрь 1894 года.

Годовой расход 31 473 производительных и потребительных ассоциаций на среднем Рейне был показан в 1890 году в 18 437 500 фунтов (около 180 000 000 рублей); из них 3 675 000 ф. ст. (около 35 000 000 руб.) были выданы в течение года в ссуду. С тех пор все эти цифры удвоились или утроились.

British Consular Report. Apr. 1889.

Капитальное исследование по этому вопросу было напечатано г. Егизаровым в «Записках Кавказского географич. общества» (Тифлис, 1891. Т. VI, 2).

Побег из французской «центральной» тюрьмы чрезвычайно затруднителен; но несмотря на это, в 1884 или в 1885 году одному арестанту удалось убежать из одной из французских центральных тюрем. Ему даже удалось скрываться в течение целого дня, несмотря на поднятую тревогу и на устроенную на него облаву. Утром следующего дня он скрывался в канаве, поблизости одной небольшой деревушки. Может быть, он рассчитывал стащить какие-нибудь съестные припасы и одежду, чтобы переменить арестантский костюм. Но в то время, как он лежал в канаве, он видел, как из одного дома вышел молодой мужчина, провожаемый его женою, и ушел, должно быть, на работу. Вскоре после этого в доме вспыхнул пожар. Та же женщина выбежала из горевшего дома, и он слышал ее отчаянные вопли о помощи ребенку, находившемуся в верхнем этаже горевшего дома. Но никто не откликнулся на эти вопли. Тогда беглый арестант выскочил из своего убежища, вбежал в горевший дом, и, с опаленным лицом и горевшею на нем одеждою, вынес ребенка из огня и передал его матери. Конечно, его сейчас же арестовал деревенский жандарм, не преминувши появиться при этой оказии и отправивший его обратно в тюрьму. — Об этом факте сообщили во всех французских газетах, но ни одна из них не подняла агитации об освобождении героя-арестанта. Если бы он защитил тюремного надзирателя от нападения товарища по тюрьме, его, конечно, немедленно провозгласили бы героем. Но его поступок был актом простого человеколюбия, он не мог послужить к прославлению государственного идеала; сам арестант не объяснял его божественною благодатью, ниспосланною свыше, и этого было достаточно, чтобы об нем забыли. Впрочем, может быть, ему прибавили еще полгода или год тюрьмы, за «похищение казенного имущества», т. е. арестантской одежды, в которой он бежал. Сам побег, во Франции, не считается преступлением, но унести на себе казенную куртку составляет «похищение».