Петр Кропоткин - Взаимная помощь среди животных и людей как двигатель прогресса

Г. Сэдерланд (Suderland, «Origin and Growth of Moral Instinct» — имеется русский перевод), очевидно, начал свою книгу с намерением доказать, что все нравственные чувства берут свое начало в родительской заботе и семейной любви, которые можно найти лишь у теплокровных животных; вследствие этого он и пытается свести до минимума значение симпатии и кооперации между муравьями. Он цитирует книгу Бюхнера, «Ум животных», и знаком с опытами Лёббока. Что же касается до трудов Гюбэра и Форэля, то он разделывается с ними в следующей фразе: «но они все [примеры, приводимые Бюхнером в доказательство существования симпатии между муравьями] или почти все искажены некоторого рода сентиментализмом… делающим их более пригодными для школьных книжек, чем для осторожных научных работ, причем то же самое можно заметить относительно некоторых наиболее известных анекдотов Гюбэра и Форэля (Т. I, стр. 298)».

Г. Сэдерланд не указывает, какие именно «анекдоты» он имеет в виду, но мне просто кажется, что он никогда не имел случая прочесть работы Гюбэра и Форэля. Натуралисты же, знакомые с этими работами, знают, что в них не имеется никаких анекдотов. Если бы Сэдерланд проделал над муравьями такое же, выражаясь словами Дарвина, «образцовое научное исследование», как Гюбэр, он, конечно, никогда не написал бы такой неосторожной фразы.

Работу профессора Готфрида Адлерза о шведских муравьях («Myrmecologiska Studier: Svenska Myror och deras Lefnads föfhôllanden», помещена в «Bihang til Svenska Akademiens Handlingar», Т. XI, № 18, 1886) следует упомянуть здесь. Едва ли нужно говорить, что наблюдения Гюбэра и Форэля, так поражающие людей, раньше не изучавших этого предмета, вполне подтверждены шведским профессором (стр. 136–137).

Профессор G. Adlerz сообщает также о ряде очень интересных опытов, сделанных им, чтобы проверить наблюдения Гюбэра относительно того, что муравьи двух различных муравейников не всегда нападают друг на друга. Он сделал один из своих опытов с муравьями Tapinoma erraticum , а другой — с видом обычных муравьев, Rufa . Собрав целое гнездо в мешок, он опорожнил его на расстоянии шести футов от другого муравейника. Это не вызвало драки между муравьями, но муравьи второго муравейника начали утаскивать личинки принесенных муравьев. Вообще когда Adlerz сводил рабочих муравьев разных муравейников, имевших при себе личинок, драки не бывало, но если он сводил рабочих без личинок, начиналась драка (стр. 185–186).

Он также дополняет наблюдения Форэля и Мак-Кука относительно муравьиных «наций», составляющихся из многих муравейников, причем, принимая за основание собственные вычисления, согласно которым в каждом развитом муравейнике имеется до 300 000 муравьев (Formica exsecta) , он приходит к заключению, что подобные «нации» могут доходить до десятков и даже до сотен миллионов особей.

Превосходно написанная книга Матерлинка о пчелах, хотя и не заключающая новых наблюдений, могла бы быть очень полезной, если бы не была испорчена метафизическими «словесами».

Прекрасный свод позднейших работ о муравьях-земледельцах дан во французском издании «Жизни животных» Брэма, сделанном J. Künckel d'Herculais.

За последние годы мне случалось наблюдать общества воробьев в палисаднике нашего домика в Бромлее. Известно, что воробьи — большие драчуны и сангвиники, и часто ссорятся из-за пустяков. Но зато они сильно заступаются друг за друга, и тогда у них поднимается такой шум, что невольно обращаешь на них внимание. Так например, одна пара воробьев воспользовалась тем, что в углу крыши домика, соседнего с нашим, вывалилась черепица; они свили там гнездо. Черные скворцы (blackbirds), хотя и живут зимою вместе с воробьями, не ссорясь, и кормятся вместе, тем не менее, повидимому, иногда выбрасывают воробьиных птенчиков из их гнезд. И вот эту пару воробьев повадился пугать скворец. Прилетит, сядет на желоб крыши возле их норки и иногда старается пробраться к гнезду, сквозь проход под черепицами, слишком для него узкий. Тогда все воробьи нашего палисадника поднимают отчаянный шум, яростно налетают и наскакивают на скворца и заставляют его удалиться. Мы всегда знали, когда скворец прилетал к гнезду воробьев, — такого писка и шума нельзя не заметить.

Такой же шум, но другого характера, поднимали воробьи, когда из одного из их гнезд вываливался птенчик. Говор и возбуждение, в таких случаях, бывали необыкновенные, и мы сейчас же узнавали об этом событии. Колония успокаивалась только тогда, когда птенчика подбирали (иначе его съели бы кошки) и сажали в пустую комнату с открытым окном. Тогда мать прилетала к нему, садилась на подоконник и, если не ошибаюсь, иногда влетала даже в комнату. К вечеру, или на другой день, она выманивала его на крышу пристройки, подходящую к окну. Тогда немедленно вокруг него слеталось, неизвестно откуда, множество воробьев, и все неистово шумели, — должно быть, радуясь; а он набирался смелости, ухитрялся слететь с крыши и научался летать.