Борис Медников: Дарвинизм в XX веке

Дело дошло до того, что многие стали противопоставлять понятия «борьба» и «взаимопомощь», указывая на то, что Дарвин чрезмерно сузил сферу внутри- и межвидовых отношений. Однако возможны (и наблюдались) случаи, когда в борьбе за существование как раз побеждали виды, у которых лучше развита взаимопомощь (так называемое соревнование в альтруизме). У нас есть все основания полагать, что именно это превратило стадо первобытных обезьян в примитивное человеческое общество. Собственно, само существование стад и предполагает наличие взаимопомощи. Порой в борьбе за существование огромную роль играет межвидовая взаимопомощь. Общеизвестна, например, птичка (мелкий кулик — египетский бегунок), склевывающая пиявок, присосавшихся к пасти крокодила. Некоторые птицы в Африке (и не только в Африке) «предупреждают» об опасности крупных копытных, попутно склевывая с них паразитов. А совместные нападения дневных воробьиных птиц на их заклятого врага — филина? Мы уже не говорим о случаях более тесного содружества, например, о симбиозе рака-отшельника и актинии, известном из школьных учебников.

Быть может, особенно когда речь идет о внутривидовых отношениях, лучше всего переводить слово struggle как «соревнование». Однако вряд ли это возможно, так как термин укоренился слишком сильно. Нужно только помнить о метафоричности понятия «борьба» и не понимать его буквально. В конце концов наш язык изобилует подобными выражениями.

В тесной связи с понятием борьбы за существование находится естественный отбор. В той или иной мере существование в природе отбора признавали многие, однако высказывались сомнения в его эволюционном значении. Спенсер, например, недоумевал, каким образом ничтожно малые изменения длины хвоста или размеров глаза могут повлиять на жизнеспособность организма. Положение ухудшалось и тем, что объективных данных о наличии в природе селективных процессов не было.

В конечном счете все это привело к возрождению во второй половине XIX века телеологизма в самых разных формах. И хотя у дарвинизма были весьма авторитетные защитники — Т. Гексли и А. Уоллес в Англии, А. Вейсман в Германии, К. А. Тимирязев в России — не будет ошибкой сказать, что дарвиновское эволюционное учение нуждалось в весьма серьезном углублении и развитии.

XX век с самых первых лет заявил о себе открытиями фундаментального значения. Уже в 1900 году Макс Планк доказал существование дискретных единиц энергии — квантов. Пятью годами позже А. Эйнштейн и М. Смолуховский неопровержимо доказали существование атомов. В том же 1900 году Г. Де Фриз, А. Корренс и К. Чермак совершенно независимо друг от друга, в трех разных странах и на разных объектах пришли к выводу, что наследственность «квантуется», то есть имеются ее материальные дискретные носители. Более того, стало известно, что существование этих единиц наследственности, названных впоследствии генами, было строго доказано к 1865 году — за два года до появления работы Дженкина! Изучение наследственности пошло семимильными шагами, и это не могло не сказаться на судьбах теории эволюции. В первую очередь само собой отпало возражение Дженкина — и это было самым незначительным достижением новой науки — генетики. О том, что дала генетика дарвинизму, мы поговорим в следующей главе.

В шестидесятых годах прошлого века в августинском монастыре города Брюнна тогдашней Австрийской империи (ныне город Брно в Чехословакии) проживал странный монах Грегор (в миру — Иоганн) Мендель. Исполнением своих прямых монашеских обязанностей он явно тяготился, зато охотно преподавал в реальном училище, а в свободное время со страстью изучал природу во многих ее проявлениях. Он разводил пчел и выращивал растения в крохотном огороде (7×35 м) под окнами своей кельи, вел метеорологические наблюдения, переписывался со многими видными учеными Европы и живо интересовался последними новинками научной мысли, в том числе нашумевшей книгой некоего эсквайра Дарвина.

Удивляться нечему — рясу Мендель надел лишь для того, чтобы получить образование и верный кусок хлеба, не ведая, что монашеский сан через сто лет некоторые будут ставить ему в вину и даже отрицать на этом основании его безупречные опыты.