Томас Метцингер - Туннель Эго

Гораздо более поздний феномен, который возник лишь пару тысяч лет назад — это сознательное формирование теорий в человеческих умах философов и учёных. Таким образом, процесс жизни стал рефлексироваться не только в сознательных индивидуальных организмах, но также в группах человеческих существ, пытающихся понять происхождение само-осознанного ума, как такового, а именно: Что это значит, когда нечто может «появиться внутри себя». Наиболее удивительная черта человеческого ума, возможно, не в том, что он иногда может быть сознательным, и даже не в том, что он делает возможным возникновение ФСМ (Феноменальная Себя-Модель — прим. перев.) Истинно значимый факт — это то, что мы можем работать с содержимым нашей ФСМ и формировать относительно него концепции. Мы можем общаться друг с другом об этом содержимом и переживать это общение в качестве нашей собственной активности. Процесс получения доступа к нашим мыслям и эмоциям, нашему восприятию и телесным ощущениям, сам по себе интегрирован в себя-модель. Это свойство, по-видимому, отличает нас от большинства других животных на этой планете: способность выворачивать перспективу от первого лица вовнутрь, исследовать собственные эмоциональные состояния и работать над собственными познавательными процессами. Как говорят философы, это уровни ФСМ «более высокого порядка». Эти уровни позволили нам узнать о том, что мы являемся репрезентирующими системами.

На протяжении веков, теории, которые мы разрабатывали, постепенно изменили наш образ самих себя, тем самым, они также слегка изменили содержимое нашего сознания. Действительно, сознание это устойчивый феномен; оно не изменяется просто из-за нашего мнения о нём. Но оно изменяется через практическую деятельность (вспомните знатоков вина, парфюмеров, музыкальных гениев). Людям иных исторических эпох, к примеру, в древней Индии ведических времен, или в средневековой Европе, то есть, тех времён, когда Бог воспринимался как некое действительное и постоянное присутствие, как кажется, были известны виды субъективных переживаний, ставшие практически недоступными сегодня. Многие глубокие формы сознательного само-переживания, по крайней мере, для миллионов научно образованных людей, стали совершенно недоступными, благодаря философскому просвещению и подъёму науки и технологии. Теории изменяют социальную практику, а практика, в свою очередь, изменяет наши мозги и то, как мы воспринимаем мир. Из теории нейронных сетей мы знаем, что различие между структурой и содержимым, то есть, между носителем состояния ума и значением этого состояния, не имеет чётких границ, на которые так часто рассчитывают. Значение изменяет структуру, хотя и медленно. И структура, в свою очередь, предопределяет нашу внутреннюю жизнь, поток сознательного опыта.

В начале 70-хгодов XX века, после звёздного часа бихевиоризма, начал расти интерес к теме сознания как серьёзного предмета исследования. В нескольких научных дисциплинах, тема субъективного переживания постепенно стала тайной передовой проводимых исследований. Затем, в последнее десятилетие двадцатого века, множество выдающихся нейробиологов признавали сознание достойным направлением для методичного исследования. Сегодня положение быстро меняется. В 1994, после конференции исследователей сознания, которая проходила в Tucson, Arizona, я помогал в основании новой организации — Ассоциации Научного Изучения Сознания (Association for the Scientific Study of Consciousness, ASSC — прим. перев.), целью которой было объединить наиболее серьёзных учёных естественных наук и философии. Количество конференций и журнальных статей быстро росло. 2В следующем году, я редактировал сборник философских статей под заголовком Conscious Experience. 3Когда мы, вместе с одним из со-основатлей ASSC, австралийским философом David Chalmers, составили библиографию, которая охватывала период 1970–1995, оказалось, что она содержала около тысячи заголовков. Тогда я отказался от намерения включить всю новую литературу по теме сознания; это было бы просто невозможно. Сегодня, эта область уверенно сформировалась и стабильно развивается.

В то же время, мы получили много уроков. Мы поняли, как велик страх редукционизма, причём, как в гуманитарных науках, так и среди обычной публики; мы поняли, насколько огромным является рынок мистификаций. Прямой философский ответ широко распространённому страху того, что философы или учёные «редуцируют сознание», будет заключаться в том, что редукция есть отношение между теориями, а не феноменами. Ни один серьёзный эмпирический исследователь, ни один философ, не захотели бы «редуцировать сознание»; в лучшем случае, одна теория относительно того, как возникло содержимое сознательного опыта, может быть редуцирована до другой теории. Наши теории относительно феноменов изменяются, но феномен остаётся тем же самым. Красивая радуга продолжает быть красивой радугой даже после того, как она становится объяснима в терминах электромагнитного излучения. Обращение к примитивной сциентистской идеологии было бы столь же вредно, как поддаваться мистификациям. Более того, большинство людей согласятся с тем, что научный метод является не единственным способом обретения знания.